Раздав часть передачи девчонкам, я сталадумать о Верке. Она что-то недоговаривает, но что? Макса до сих пор не нашли,это точно. Я в этом не сомневаюсь. Если бы его нашли, то ко мне в колонию давнобы уже прикатил следователь. В этой истории что-то не так. Верка упорно молчит,но я-то знаю свою сестру. Может, мать Макса до чего-то докопалась? Хотя, впринципе, мне нечего бояться. Нужно еще доказать мою причастность к этому делу.

Через несколько дней в отряд вернулась Танька.Я бросилась к ней на шею и радостно прошептала:

– Ну, слава богу, все обошлось!

– Я тебе обязана, – вздохнулаТанька. – Если бы не ты, еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Яумею быть благодарной, поверь.

– Какие, к черту, благодарности, главное,что ты осталась жива. Ты лежала в санчасти?

– Да. Доктор сказал, что я чудом выжила.Ты меня, Дашка, с того света вытянула. Еще немного – и все, пришлось бы папочкегроб отсюда увозить. А так – ничего, полежала под капельницей и отошла. Всанчасти здорово! Можно спать сколько хочешь, и никто не стоит над душой.

– Танюш, я передачу получила. Правда, тутосталось немного, но кое-что я для тебя припасла.

Я заварила некрепкий чай, вытащила печенье сконфетами, и мы с Танькой с удовольствием перекусили.

– Не представляю, как это бабье пьетчифирь? – пожала плечами я. – Ведь так можно не только сердцепосадить, но и все остальное тоже.

– Эти твари ничем не брезгуют. Кстати,они не сделали тебе ничего плохого, пока меня не было?

– Нет, побоялись.

– Даша, а кто тебя так драться научил?

– Никто, – засмеялась я. – Доколонии в жизни не дралась. Даже и подумать не могла, что мне придетсянаучиться.

– Ты такая хрупкая на вид, а дерешься,как Синди Ротрок. Откуда в тебе столько силы? – улыбнулась Танька.

– Теперь нужно быть начеку. Давайпоступим так: полночи будешь спать ты, а полночи я. Обоим засыпать нельзя,иначе может повториться та же самая история.

Так мы и сделали. Спали по очереди. Днитянулись медленно, убивая однообразием. Примерно через месяц пришел дежурный ипригласил Таньку с вещами на выход. Танька улыбнулась, пожала мне руку исказала:

– Вот видишь, я же тебе говорила, чтоменя скоро освободят. Скорее всего, папику удалось доказать мою невиновность.

– Я очень рада за тебя, – с трудомпроизнесла я, глотая слезы.

– Сейчас сяду в шикарную тачку и поеду вМоскву. Отсюда до столицы часов шесть добираться, не больше. По дороге мы спапиком выпьем классного виски, а вечером пойдем в ресторан. Наверное, папикзакатит грандиозный банкет по случаю моего возвращения. Ты только не падайдухом, Дашуня! Я скоро за тобой вернусь. Я оттрубила здесь семь месяцев. Тыпока сидишь шесть. Ровно через месяц я заберу тебя. За месяц папик обязательноутрясет твой вопрос. Ты мне веришь?

– Верю, – прошептала я.

– Ты только держись, – хлопнула меняпо плечу Танька. – Я недолго, подруга. Скоро я за тобой приеду!

Взяв сумку, она направилась к выходу.Остановившись у дверей, обернулась и громко заявила на всю секцию:

– Кто Дашку тронет – на воле урою. Узнаю,когда заканчивается срок, и прямо у ворот колонии заживо похороню. Понятно вам,кобылы?!

Когда Танька ушла, девчонки, не стесняясьменя, выматерились, но дальше этого дело не пошло. На Танькино место поселиликакую-то «шестерку», которую шпыняли всем отрядом. Я сомневалась в том, чтоТанька вытащит меня отсюда – ведь это стоит сумасшедших денег! Больно надо папикувыкладывать кругленькую сумму за какую-то неизвестную зэчку... В общем, яготовилась провести в этом дурдоме еще два с половиной года.

Без Таньки стало как-то пусто. Я осталасьнаедине со своими проблемами и душевной мукой. Подруг на зоне я не искала, даздесь их и быть не могло. Таньку послал мне бог, а такие подарки и на воле-тобывают редкостью.

Больше всего меня раздражали женскиетатуировки, которые девчонки клепали себе с неуемным энтузиазмом. На зоне этоназывается «набить мастюху». Все бегали в туалет, прихватив с собой тушь ииголку. Главное, чтобы не увидел начальник. Если увидит, то сразу в карцер. Яникогда не понимала, зачем уродовать себя? Почти у всех девчонок было наколотоодно и то же слово: «КЛОТ», что означало: «Клянусь Любить Одного Тебя», или«САТУРН», что означало: «Слышишь, А Тебя Уже Разлюбить Невозможно». Ну и чушь!

В один из дней мы с девчонками возвращались сфабрики и присели покурить. Вскоре к нам подошел охранник и сказал:

– Ну что, красавицы, кто из вас хочетвыпить?

Все замолкли и опустили глаза, но самаябестолковая из нас радостно согласилась. Он налил ей полный стакан водки изприпрятанной под курткой бутылки и протянул посыпанный солью сухарь.

– А покурить нормальную сигарету хочешь?

– Хочу, – пьяно протянула она.

– Может, ты еще и потрахатьсяхочешь? – заржал охранник.

– А может, ты сам подрочишь забараком, – нахально ответила она.

Все ее поддержали и стали дружно смеяться.Мужчина побагровел и крепко схватил девчонку за руку:

– Пошли.

– Куда? – испугалась она.

– Пойдешь туда, куда я тебя поведу. Аесли не пойдешь, то отправишься в карцер.

– Никуда она не пойдет, – сказалапожилая зэчка. – Пусть вызывают дежурного. Мы все подтвердим, что это тыналил ей стакан водки и первый ее оскорбил.

– Я никому водку не наливал, – пригрозилнам пальцем охранник. – Да и кто вам поверит, ведь вы сучки, преступницы,отбросы общества. Грязные, вонючие твари! От вас разит, как от скотины! Короваи то лучше пахнет, чем вы!

Мужчина силой потащил девчонку в сторонушвейной фабрики. Она почти не сопротивлялась, только крикнула нам:

– Я его не боюсь! Что мне его бояться?!

– Она тут уже два года сидит, –сказала старшая. – Попробуй выдержи два года без глотка спиртного. Тут улюбого крыша поедет. Водка ей в голову ударила, вот она и окосела сразу.

...Появилась она к отбою. Забилась в угол,закрыла лицо руками и долго рыдала, не отвечая на все наши расспросы.Наревевшись вдоволь, девчонка стянула платок, и мы в ужасе отпрянули. Этиизверги обрили ей полголовы, оставив волосы на макушке на манер крысиногохвоста. Тело зэчки было в синяках, одежда разорвана, вся юбка в крови.