Очень часто, когда весь барак уже спал, язакрывала глаза и вспоминала сатанистов в нелепых балахонах и лежащего на травеГлеба, опутанного ритуальными лентами. Я не держала на Глеба зла за то, что онотправил меня в такое страшное место, главное, что он остался жив. Скореевсего, он женился и уже давно позабыл о наших с ним отношениях. Его жена уже,наверное, беременна и целует своего ненаглядного муженька в макушку понескольку раз в день. Иногда мне казалось, что три года в колонии я попросту непротяну и в один прекрасный день сломаюсь, как ломается крохотная соломинка,попавшая в бурный водоворот. Иногда мне хотелось наложить на себя руки, аиногда запастись терпением и учиться жить дальше.

Многие девчонки отдавались надзирателям запачку дешевого чая, сигаретку или даже за обычную безделушку. Я смотрела на нихи думала о том, что я никогда не унижусь до этого. Колония приучила меня ккаждодневному самоконтролю, я стала сдержанной и осторожной на язык, но прислучае могла поставить на место любую обидчицу.

Со временем я привыкла курить папиросы и питькрепкий чай. Кутаясь в телогрейку, шла на работу, садилась за швейную машинку исо вздохом вспоминала изящные туфельки на высоченных каблуках и юбку из дорогойкожи. Немного освоившись, я сблизилась с соседкой по шконке девушкой Таней,которая точно так же, как и я, держалась обособленно от общей массы. Это былакрепкая светловолосая москвичка, попавшая в колонию за то, что убила любовницусвоего мужа. Ей дали восемь лет, но она рассчитывала освободиться пораньше, таккак ее родственники имели деньги и хорошие связи. Она знала, что они делаютвсе, чтобы вытащить ее отсюда, и терпеливо ждала своего часа.

– Это место не для нас, – постояннотвердила она. – Ничего, Дашка, выкрутимся. Придет день, и мы уедем изэтого свинарника. Главное – не падать духом.

Я улыбалась сквозь слезы и, в сущности, былабесконечно благодарна ей. Танька помогала мне держаться в этом дурдоме ивселяла надежду на лучшее. Без нее пришлось бы намного тяжелей.

Хуже всего в зоне дело обстояло с личнойгигиеной. Хоть колония и считалась женской, но для женщин как таковых тутничего не было предусмотрено. Горячая вода отсутствовала, а это значит, чтонегде было помыться. Самое страшное – это критические дни. С утра приносилигорячий несладкий чай. Его-то я и приспособилась использовать для личноготуалета. Были и такие, кто себя запускал, но мне хотелось оставаться женщинойпри любых обстоятельствах. Иногда я брала на швейной фабрике обрезки тканей. Всанчасти можно было выпросить маленький кусочек ваты, но от него толку мало.Тем, что удавалось раздобыть, я всегда делилась с Танькой, да и она зачастуюотдавала мне последнее.

Очень часто под лапкой швейной машинки янаходила записки приблизительно такого содержания: «Как тебя зовут? Давайпознакомимся», «Хочешь за меня замуж?», «Ты занята сегодня ночью?». Я брезгливовыкидывала их, даже не думая отвечать. Секс на зоне я считала дерьмовымзанятием, хотя раньше к лесбийской любви относилась с пониманием: отчего бы инет, если найти чуткую, красивую партнершу? Но здесь, с этими прошмандовками снемытыми телами... Нет, нет и еще раз нет! От девиза «Попробуй пальчик, ненужен будет мальчик» мне хотелось кричать что есть сил. А на соседних нарахкричали, стонали, устраивали сцены ревности, дрались... Женские семьи жилисвоей, непонятной мне жизнью. Некоторые пары создавались из разных отрядов.«Муж» подкупал дежурных и прибегал на ночь к своей «второй половине» в еебарак. Рано утром, еще до проверки, они вставали и расходились.

Меня губила моя брезгливость. Да и не толькоменя, Таньку тоже. На зоне таких не любят, здесь другие законы, дикие длявосприятия нормального человека.

– Вы что, интеллигентки, что ли?! –как-то спросила одна из «авторитетных» девиц.

– Нет, просто до колонии мы вращались вдругих слоях общества, – усмехнулась Танька.

– И в каких же слоях ты вращалась? –не унималась та.

– В то время, когда ты ходила в китайскойкуртке и курила дешевые сигареты, я носила норковую шубу и звенела ключами отсобственного джипа и пятикомнатной квартиры в центре Москвы.

Танька перегнула палку. Такие разговоры назоне не приветствуются, а уж тем более не прощаются. В тот же день Танькаотказалась от чашки чая, которую передавали по кругу в знак преданности невестькем придуманному «общему делу». Вечером после отбоя ее завалили на пол ипринялись бить. Танька отбивалась как могла, но силы были неравные, а бабынастроены слишком остервенело. Схватив первое попавшееся под руку, я сталаразгонять Танькиных обидчиц.

– Вот вам, твари, получайте! –кричала я, нанося удары, даже не думая о том, что могу кого-нибудь убить. Мнехотелось рассчитаться за то, что я вынуждена сидеть вместе с ними за колючейпроволокой, за то, что меня довели до такого состояния, за то, что на этойчертовой зоне я никогда не чувствовала себя в безопасности, и за то, что явынуждена жить в постоянном страхе.

Танька немного отошла и начала помогать мне. Унас хватило запала, и все расступились. Я была уверена, что нас больше нетронут. Только бы отрядная, сожительствующая с начальником, не настучала ему ослучившемся! Если это произойдет, мы с Танькой залетим в карцер, а карцер – этони магазина, ни посылок, ни свиданий. За день всего один час прогулки. Всеостальное время без воздуха.

Ночью я приложила мокрое полотенце к Танькинымсинякам и тихо прошептала:

– Танька, ты прекращай так открыто брезговатьэтим бабьем!

– Больше они нас не тронут, –улыбнулась она.

– Может быть, но не исключено, что будетеще хуже. Не надо отказываться от чашки чая, ведь тебе ее дают из уважения.Отхлебни и сморщись, но только так, чтобы никто не видел. Нельзя жить в зоне ипренебрегать тюремными законами. Наша задача – выйти на волю с наименьшимипотерями.

– Я тоже об этом думала, – вздохнулаТанька. – Но все эти тюремные понятия какие-то дикие, жестокие и до ужасабессмысленные. Почему я должна пить из одной кружки с этим быдлом?! Я думаю,что скоро меня отсюда вытащат. Дашка, а ты не боишься со мной общаться?

– С чего бы это?

– У меня тут не очень хорошая репутация.Я считаюсь «косячной девчонкой».

– Как это?

– Я не признаю здешних понятий и не желаюсчитаться с тем, что можно, а что нельзя. Тебе, Дашка, опасно находиться рядомсо мной. Я могу запороть любой косяк, за который должна буду отвечать. А тыпопадешь под раздачу только за то, что ты была рядом.

– Сегодня я была рядом, и мы неплохоотбились. Ты очень надежный человек, Танюха. На зоне это очень ценное качество.Просто ты несдержанная. Не надо тебе переступать тюремную планку. Себе, какговорится, дороже. Нам с тобой еще жить да жить.