/ Я не ту<да попал>” <…> Ах! Как нестрашно прыгал шприц / В руках у медсестры»[1958] [1959] [1960]; «Хотел просить наедине» = «Доктор, мы здесь с глазу на глаз»; «Дурак! Вот как! Что ж, я готов!» = «Хотя для них я глуп и прост»; «Ответьте, если я не прав <…> За вами выбор, живо!» = «Отвечай же мне, будь скор»: «И хоть я шуток не терплю…» = «Меня, ребята, не дурачь!»303 /5; 389/; «Но я могу взбеситься!» = «И раньше был я баламут» /5; 391/; «И вы, барон, извольте сесть» /2; 395/ = «Стою я — в пол ногами врос: / “Извольте соблюдать!”» /5; 381/; «Тогда я графу прострелю, / Пардон муа, ягодицу!» (вариант исполнения3°4) = «От папирос не откажусь. / [Мерси] Начальник, чиркни спичкой!» (АР-11-61).

Кроме того, главный герой «Дворянской песни» находится по уши в долгах и, будучи в нетрезвом виде, любит затевать скандалы, а обе эти черты как раз характерны для лирического героя Высоцкого: «Я весь в долгах, пусть я не прав, имейте снисхожденье!» /2; 396/ = «Ох, да помогите, помогите, помогите / все долги мне заплатить» /5; 625/, «За меня ребята отдадут долги» /1; 59/; «И вот пришлось затеять мне дебош и потасовку» /2; 101/ = «По пьянке устроишь дебош» /1; 409/, «Пусть другие пьют в семь раз пуще нас. <.. > Я и буйствовать могу — полезно нам» /2; 570/, «Лил на стены вино, а кофейный сервиз, / Растворивши окно, взял да выбросил вниз» /2; 27/.

В 1972 году пишется стихотворение «Набат», ситуация в котором имеет много общего с «Историей болезни». Поэтому звонарь, который является alter ego автора, характеризуется точно так же, как лирический герой: «Может быть, сошел звонарь с ума! <.. > Нет, звонарь не болен» = «Быть может, правда я больной! / А здесь — поберегут…» /5; 382/, «Но я здоров, здоров, как бык» /5; 379/.

И нашествие чумы, и действия врачей вызывают страх: «Страх овладеет сестрою и братом, / Съежимся мы под ногами чумы» = «В страхе съежилась бумага»; «Путь уступая гробам и солдатам» = «Напоминает — прямо в морг / Выходит зал для пыток». Поэтому звучит одинаковый призыв: «Поторопитесь друг друга звать братом» (АР-4-73) = «Скажите всем, кого я знал: / Я им остался братом!».

Неудивительно, что и люди в «Набате», и лирический герой в «Истории болезни» оказываются в одинаковом положении: «Что у вас со слухом? <…> Ваши крики робки» (АР-73) = «Уже я свой не слышу крик». При этом говорится о неизлечимости всего мироздания: «Нет! Звонарь в раздумьи, это мир в безумьи» (АР-4-73) = «Всё человечество давно / Хронически больно». Также в черновиках используются одинаковые обороты: «Орадур и Сонгми, может быть, напомнит / Старикам и молодым звонарь» (АР-4-71) = «Хворает млад и стар» (АР-11-58). А власть названа безымянными местоимениями: «Но у кого-то желанье окрепло / Выпить на празднике пыли и пепла» /3; 407/ = «Влетело что-то, кто-то сел / Кому-то на плечо. / И кто-то каркнул: “Nevermore!”…» /5; 395/, «Мне чья-то желтая спина / Ответила бесстрастно» /5; 81/.

Интересно также сопоставить медицинскую трилогию с «Чужой колеей» (1972), в которой об одном из героев сказано: «Вот кто-то крикнул, сам не свой: / “А ну, пусти!”. / И начал спорить с колеей / По глупости. <…> Чудака оттащили в кювет». А вот как лирический герой Высоцкого описывает свои собственные действия в песне «Диагноз»: «В положении моем / Лишь чудак права качает».

Как видим, в «Чужой колее», помимо лирического героя, ведущего повествование, имеется еще один образ автора — чудак, — о котором говорится в третьем лице. Но этим не ограничиваются сходства: «И начал спорить с колеей / По глупости» = «Прикинусь я, что глуп да прост» /5; 396/; «Чтоб не мог он, безумный, мешать…»/3; 449/ = «Мой диагноз — паранойя…»; «Вот кто-то крикнул, сам не свой: / “А ну, пусти!”» = «…но я как заору: / “Чего строчишь? А ну, покажъ / Секретную муру!”»; «И слезы лью, и охаю» = «И слезы с искрами из глаз» (АР-11-39); «Условья, в общем, в колее / Нормальные. <...> Чудака оттащили в кювет» = «.Доктор, если осерчает, / Так упрячет в желтый дом. / Правда, в доме этом сонном/Нет дурного ничего…».

Совпадает даже нецензурная характеристика, которую лирический герой дает колее и врачам: «Чужая, сука, колея»[1961] = «Колите, сукины сыны..»[1962].

Далее герой говорит: «Я кляну проложивших ее». А раз чужая колея символизирует советское общество (подобно лабиринту в стихотворении «В лабиринте»), то под «проложившими ее» подразумеваются основатели СССР, как и в песне «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» (1970): «Шлю проклятья Виленеву Пашке» (то есть В.И. Ленину), а также в более поздней песне «Летела жизнь»: «А те, кто нас на подвиги подбили, / Давно лежат, съебурившись, в гробу» /5; 493/. Причем в основной редакции последней песни иронически говорилось о сибирских лагерях: «Нас закаляли в климате морозном — / Нет никому ни в чем отказа там». И о таком же «изобилии» шла речь в «Чужой колее»: «Отказа нет в еде-питье / В уютной этой колее».

Следует также обратить внимание на сходства между «Чужой колеей» и «Памятником» (1973): «А вот теперь из колеи / Не выбраться» = «Не стряхнуть мне гранитного мяса»; «Я кляну проложивших ее» = «Онемел я в граните проклятом» (АР-638); «Отказа нет в еде-питье / В уютной этой колее» = «Разжирел я и плаваю в сале» (АР-5-134), «И довольством на версты разило / Из беззубой улыбки моей» (АР-6-36); «И доеду туда, куда все» = «Все там будем!»; «Прошиб меня холодный пот / До косточки» = «Только судороги по хребту»; «И я прошелся чуть вперед / По досточке» = «Не пройтись ли по плитам, звеня?»; «Хотя пристроился вполне / формально я» (АР-2-146) = «И с тех пор, как формально я умер…» (АР-5-134), «С той поры я формально покойным / Не считаюсь» (АР-6-39).

Alter ego автора в «Чужой колее» (чудак) и лирический герой в «Памятнике» стремятся уничтожить колею и памятник: «У колеи весь левый склон / Разбил и покорежил он» (АР-2-146) = «.. Когда вырвал я ногу со стоном / И осыпались камни с меня». В результате герой вырывается из чужой колеи и из памятника.

Еще одним предшественником