А как?

П а н ь к о. Как этот… как его…

С м ы к (тяжело подошел к Панько). Ты удостоверение писал?

П а н ь к о. Какое удостоверение?

С м ы к. Удостоверение Гире, что его мельница все лето не молола?

П а н ь к о. А черт его знает! Может, и писал… Потому у меня уже нервы в голове перепутались от такой работы, что с утра до ночи сидишь в совете да пишешь статистику…

С м ы к (тяжело уперся руками в стол). Ты не выкручивайся… вот… Удостоверение ты написал за три фунта крымского табаку. Ослобонил Гирю от очереди на подводы, потому как увивался за его дочкою… и продавал наше большевистское движение.

П а н ь к о. Кто продавал? Ты докажи!.. Да я плевать хотел на этот донос! Я тоже переворот в революции делал и с кадетами воевал. А мельница — это ерунда, и вообче мы еще посмотрим, какие будут доказательства… (Отскочил к порогу.) Я в уезд напишу. Я еще покажу вам!.. (Хлопнул дверьми. Ушел.)

С м ы к (вслед). Ах ты ж… Иуда-предатель! Хабарник! Гад! Пришел приказ из уезда: запрещается обыски чинить и хлеб отбирать, так об этом первый узнал… не я, председатель сельсовета, а Гиря… Гире продавался гад и революцию продавал по клочкам.

Помрачнели все в хате.

С т о н о ж к а. Только теперь вижу, какой мы еще темный народ… Тьма кромешная в голове. То был урядник, хабары брал, а теперь свой брат спотыкается…

К о п ы с т к а. Не горюйте, братцы! Только держись собча, главное тут — контахту держись… Помаленьку-помаленьку — и выйдем на ровную дорогу… Да что там говорить!.. Сядем да выпьем, закусим, поговорим обо всем!

С м ы к. Вылей!

К о п ы с т к а (недослышав, налил ему рюмку). Чарочку от сердца, чтоб не щемило…

С м ы к. Вылей, говорю!

К о п ы с т к а. Да что ты, Серега?

С м ы к. Вылей!

К о п ы с т к а. Э, не горячись, братуха, тр-р-р!.. а то можно закашляться!

С м ы к. Вылей весь этот самогон… Гиря нарочно подкинул, когда хлеб у него искали… Гиря знал, как втереть очки комиссии. Подкинул пятнадцать царских рублей, охапку старой шерсти, а в середину бочонок самогону положил… Где бы дальше искать, а комиссия за бочонок — да и назад.

П а р а с к а. А не говорила я?..

С м ы к. Потому что Панько командовал! А я знаю, что у Гири есть еще одна яма с хлебом.

П а р а с к а (Копыстке). Не я ли говорила: ой, Мусий, не водись с Панько, не пей!.. Да нешто послушает, рыжая сатана!

К о п ы с т к а. Знаешь что, Параска?

П а р а с к а. Что?

К о п ы с т к а. Не поднимай прений, вот что! (Смыку.) Ты не выпьешь?

Тот ни слова.

Ну, коли так, то и я не буду пить. И никогда больше не буду… Да что там говорить! Выливай ее к чертовой матери, Серега! (Смотрит, что Смык ждет, чтобы он вылил.) Знаешь, Парася, что?

П а р а с к а. Ну что?

К о п ы с т к а. На, вылей!

П а р а с к а. А сам ты что — боишься?

С м ы к (тогда). Конечно, боится.

К о п ы с т к а. Народное же добро…

С м ы к. Кулацкий самогон вылить боится! А как же! Ведь это святое причастие Гирино, а Мусиево добро.

После этих слов даже крякнул Копыстка. Схватил недопитую бутылку, подошел к помойке и принялся выливать. В хате наступила тишина. Все повернулись к Копыстке, вытянулись. Когда уже вылил Мусий самогон, подошел к помойке  д е д  Ю х ы м. Постоял, посмотрел, усмехнулся:

— Горе нам!.. Ну же и сукины мы сыны!

К о п ы с т к а. Трах-тарарах, резолюция принята!

8

В а с я  в дверях:

— Дядя Мусий! Монашки у Гири… Акафист уже читают… Людей полон двор… Говорят, от архиерея пришли с благословением.

II

1

У Гири в хате  м о н а ш к и  акафист читали. Ж е н щ и н ы  подпевали:

— Радуйся, невеста неневестная.

У порога глухонемой  Л а р и о н  на страже стоял, темный, высокий, с дубиной в руках. Мурлыкал:

— Го-гегу-ги-и…

Шептались женщины:

— Слышали, что монашки говорили?

— А как же! В монастыре кони стоят, игуменью замучили…

— А слышали, знаки на небе появились?

— А как же! Крест звездный ночью и письмена огненные, чтоб ополчались на коммунию…

— А правда, что у одного человека родился ребенок, стали крестить, а он в топор превратился?

— В веревку, я слышала. Это примета, что много еще народу погибнет на виселицах…

— А топор к крови, говорят…

Подпевали:

— Радуйся, невеста неневестная!

Тихо переговаривались люди:

— Видели, половина бедняков опухла.

— А как же! Я Стоножку Ивана спросил, почему их не спасает коммуна?

— Ну?

— Молчит.

— Неужто молчит?

— Ни слова. Молчит и еще больше пухнет.

— Комедия! Хи-хи-хи…

— Потому, говорю, что ты чужим объелся, кхи-кхи-кхи…

— Собак едят.

— Так им!

— Котов.

— Так им, так!

Подпевали:

— Радуйся, невеста неневестная!

Зазвонили часы. Кто-то посчитал:

— Раз, два, три… семь, восемь…

2

Из другой комнаты вышел  Г и р я:

— Кончайте, сестрицы, ночь уже.

Все загудели:

— Ну, пора!

— И то пора!

Стали расходиться:

— Спасибо, сестрицы, за акафист! И вам (Гире), Гнат Иванович! За просвещение…

В сенях:

— Ну и снег! Ну и метет!

Разошлись. Монашки как тени. Тихо погасили свечки, беззвучно вышли в другую комнату. Гиря подошел к глухонемому, движениями, мимикой ему:

— Ну а ты чего стоишь? Марш сторожить!.. Что? Ага, пайка ждешь, есть хочешь. Дам, дам, только немного дам, чтоб не спал и злой был. Лучше будешь стеречь… (Открыл дверь в чуланчик, крикнул.) Лиза! Отрежь там Ларивону краюшку хлеба. Слышишь?

3

Вошла  Л и з а  в шелковой юбке, на высоких каблуках. Г и р я  ей:

— Отрежь, говорю, Ларивону… Да что это ты за моду взяла наряжаться по вечерам, как на свадьбу? Что это за норов на тебя напал?

Л и з а. Какой там норов! Еще что выдумаете!

Г и р я. Да еще и набелилась?

Л и з а. Пхи!.. Еще что выдумаете?

Г и р я. Сейчас же сними! Люди приходят акафист слушать, а она… В момент слух разнесут, что мы барахло за хлеб наменяли.

Л и з а. Да когда же я принаряжусь? Уже две недели этот акафист читается…

Г и р я. Тогда, когда голод окончится, а теперь не смей!

Л и з а. Пхи! Когда голод окончится. Еще что выдумаете! Вон Килька Годованого каждый день наряжается.

Г и р я (сверкнул глазами). Я тебе говорю. Слышишь?

Лиза принялась резать хлеб.

Много не режь! Да не кроши, слышишь? Дай-ка сюда крошки!

Лиза швырнула нож.

Да не сердись! Вот поужинаем, тогда и наряжайся. Занавесь окна и прихорашивайся хоть до утра, только бы никто не видел…

Л и з а. Да я только примеряла, а вы уже и в крик.

Г и р я. Ну будет, не сердись! Вишь всего тебе наменял.

Л и з а. Вон у Кильки Годованого еще больше нашего барахла. У нее духи французские и гитара…

Г и р я. Ну ничего. Вот скоро я поеду в город и