ни возьмись, припирается какой-нибудь богатырь, и давай стучать мечом по щиту. Вызывает он, понимаешь тебя, на честный бой.

И приходится вылезать из теплой кровати, сонно вазюкая ногами по холодному полу в поисках тапочек. А потом, поминутно запахивая халат и ежась, бежать по холодному коридору…

Ерема влетел в Кощееву горницу, когда солнце еще даже не поднялось из-за гор.

— Там… это… добрый молодец пожаловали…. — как-то неуверенно начал Ерема, кивая головой при каждом слове. — С армией….

— Чего хочет? — спросил Кощей, лениво потягиваясь в кровати. В левом боку опять противно кольнуло.

— Знамо чего! Биться, конечно, — тревожно предположил Ерема, нервно ероша и без того лохматую голову.

— Скажи — нет меня. Умер давно. — Кощей отвернулся к стенке.

И тут земля сотряслась и раздался оглушительный грохот.

— Вот сами и скажите! — совсем уж непочтительно ответил Ерема и мигом ретировался обратно в коридор.

— С кем приходится работать! — недовольно ворчал Кощей, натягивая сапоги. — Одни паникеры кругом. Не дают поспать старому больному человеку.

В это время снова раздался грохот, и Кощей недовольно поморщился.

Странно все это. После истории с Иваном — царевичем поток желающих побить Кощея в честном бою или просто завладеть его богатствами превратился в тонкий ручеек. Даже в едва заметную струйку. Зачем продираться через дремучие леса или топкие болота, если давно известно, что Иглу Иван-царевич сломал и Кощея погубил.

Только байки о мифических деревьях с золотыми листьями и цветами самоцветными, а также несметные Кощеевы сокровища, якобы похороненные под замком, все еще манили отдельных героев в Лукоморье.

За все время, прошедшее после сражения со Змеем Горынычем, таких горемык было двое или трое. И со всеми Кощей сумел как-то договориться. Любому бою Владыка предпочитал переговоры, подкуп или обман, поскольку считал ратные дела слишком хлопотными…

Кощей, погруженный в свои мысли, размашистым шагом шел по коридору, когда раздался третий удар. Откуда-то сбоку на него выскочили Баба Яга и трое маленьких волшебников.

— Кощей! — заорала тут же Баба Яга, — скажи им, чтобы шли в свои опочивальни. Малы они его, с ворогом биться!

— Неее, ну, дедаааа! — тут же законючили дети, — дай хоть одним глазком посмотреть!

Кощей поднял брови и с сомнением оглядел всю троицу. Растрепанные, неумытые, в мятых пижамах, но с горящими глазами.

— Хорошо, — сказали он, — переоденьтесь и приходите. Может, на что и сгодитесь…Только чтоб тихо было! Яга, проследи!

Яга фыркнула, но ничего не сказала. Дети побежали переодеваться, радостно вереща.

— Уйааа! — громко орал Васятка, — мы всех победииим!

«Будем надеяться…» — вздохнул про себя Кощей и вышел на балкон…

Балкон, а точнее целая галерея с колоннами и резными перилами с набалдашниками в форме черепов, находилась аккурат над главными воротами Кощеева замка. Отсюда открывался прекрасный обзор на место, с которого любили вещать правду-матку «добры молодцы», пришедшие по Кощееву душу. Чуть дальше за воротами располагался, так любимый сказителями, частокол с мертвыми головами и живописно расставленными Каменными Истуканами. Дальше тянулось мертвое поле, как и положено, засыпанное солью, и белевшее вросшими в землю скелетами павших.

Метрах в ста за частоколом, прямо посреди поля, невидимый глазу смертных, прямо из земли вырастал прозрачный защитный купол, в который было заключено все Лукоморье. Купол нельзя было ни сломать, ни пробить. Его питала сама Заповедная Сила, и Кощей не помнил случая, чтобы она иссякала.

Вот около этой невидимой границы, с внешней стороны, и стояло нечто, высотой с пятиэтажный терем, и било огромным кулаком по куполу.

— Ух, ты! Трансформер! — восхищенно выпалил выбеживший на балкон Андрюша.

— Огооо… — подхватил маленький Васенька, на всякий случай прячась за спину Кощея, — дэда, а он нас убёт?

— Не посмеет.. — проговорил Кощей, в задумчивости теребя бородку.

«Убить-то — не убьет. Но вот железо…»

Насколько Кощей помнил человеческую мифологию, Трансформеры были живыми роботами, которые либо сражались, либо дружили с людьми. Этот, видимо, дружил. А может, и нет…

Так или иначе — любой робот — это железо. А железо не поддается магическому воздействию (все-таки байки про Меч-Кладенец были отчасти верны). Поэтому робота можно было только уничтожить физически. Другими словами — только сломать.

Кощей окинул бота оценивающим взглядом, а потом спросил у подоспевшего Еремы:

— Это и есть твой добрый молодец?

— Что Вы, Ваше Величество, — замахал руками домовой. — Это солдат ихний. А сами они… — Ерема приставил руку козырьком ко лбу и близоруко оглядел окрестности, — Вона… будут.

Кощей посмотрел туда, куда он показывал. Где-то вдалеке, на небольшом холмике темнела маленькая фигурка человека.

— Слишком далеко, ничего не разберу, — пожаловался Владыка.

В это самое время робот перестал колотить по куполу, и голос, усиленный громкоговорителем, грозно пророкотал:

— Кощей Бессмертный, даю тебе три минуты. Или ты сложишь оружие и сдашься, или…. — голос немного запнулся, — я сотру твое Царство с лица Земли.

Кощей улыбнулся одними губами и почти шепотом произнес:

— Сотрешь?.. А что же ты сделаешь, если я сдамся?

Владыке не нужно было кричать. Сама земля Лукоморья помогала ему, передавая каждое слово на любое расстояние.

— Мы… будем тебя судить! — опять прокричала далекая фигура, — а потом… казним!

— За что? — поинтересовался Кощей.

— За то… — невидимый собеседник немного запнулся, потом уверенным голосом продолжил, — что топтал ты Землю Русскую, губил народ, жег деревни и города…

При этих словах Кощей поморщился. «Ох, уж эти мне сказители…» — недовольно подумал он.

— Ну, а потом, когда казните?….

— Потом я отдам людям то, что ты отнял у них. Верну им Силу Великую, чтобы стали они могучими, сильными и прекрасными. Как боги! Добро будет править миром, добро для всех.

— Не бывает добра для всех! — Кощей уже понимал, что богатыря не уговорить, но все же предпринял последнюю попытку. — Что для татарина хорошо, для русского…

Он не успел договорить. Прямо с неба на купол посыпались снаряды. Они разбивались о невидимую крышу и рассыпались миллиардами звезд. При этом грохот стоял такой, что казалось, как будто небо упало на землю.