Он снова помолчал и продолжил совсем другим тоном, деловым исуховатым:

— Мне нужен незасвеченный человек. Не связанный ни с однойиз спецслужб. Но при этом достаточно профессиональный и, самое главное,надежный. Дело в том, что в сложившейся ситуации я совершенно никому не могуверить…

— Но почему я? — проговорил Павел. — Ведь вызнаете, что меня списали… отправили в отставку… вы знаете, что я едва избежалсерьезного обвинения…

— Я все знаю. — Президент снова сделал рукойпредостерегающий жест. — Я помню вас по Петербургу… вы были честным,порядочным человеком, а в этом отношении люди не меняются.

— Я изменился, — с горькой усмешкой ответилПавел. — Вся моя честность осталась в прошлом… она кончилась восемь летназад. Точно так же, как и весь мой профессионализм. Нет, я не тот человек,который вам нужен. Я обычный таксист, точнее — ночной извозчик, мелкий бомбила,как сейчас говорят.

— Позвольте мне самому судить! — прервал егопрезидент. — И выслушайте меня до конца…

— Как я могу не выслушать вас! — усмехнулсяПавел. — Вы как-никак президент!

— Так вот… — Президент наклонился к Павлу через стол,несколько секунд исподлобья смотрел на него, словно пытаясь прочесть его мысли,наконец бросил на стол несколько фотографий: — Вы знаете этого человека?

Павел вгляделся в больное, изможденное лицо, обтянутоежелтой пергаментной кожей.

— Я знаю, кто это, — ответил он, перекладываяснимки. — Сейчас это знает каждый. Для этого достаточно хотя бы изредкавключать телевизор или развернуть любую газету. Бывший офицер ФСБ АлексейЛитовченко, перебежчик… лично я его не знал.

— И это хорошо, — кивнул президент. — Иначе у васбыли бы точки пересечения. Вас могли бы вычислить. А так — вы никому неизвестный человек, темная лошадка, ни с кем не связаны. У вас нет никакихзасвеченных контактов. Поэтому вы можете отправиться в Лондон и выяснить, ктостоит за его смертью…

— Вы же человек из Комитета! — удивленно проговорилПавел. — Вы прекрасно знаете, что раз попав в списки Управления кадров, ятам буду числиться до самой смерти! Так что вычислить меня не представляетникакого труда!

— Говорю вам — не перебивайте! Все-таки у меня есть кое-какиевозможности. — Президент усмехнулся. — Вы больше не числитесь вкадровых списках. Вас оттуда вычистили. Так что теперь вы — человек-невидимка,человек без прошлого…

— Без прошлого? — повторил Павел как эхо. — Нет,Владимир Владимирович! Я никуда не могу деваться от своего прошлого! И то, чтовы вычистили меня из списков Управления кадров, ничего не меняет. Я неперестану каждую ночь видеть один и тот же сон! Не перестану снова и сновапереживать то, что случилось восемь лет назад! Извините, но даже вы не властнынад прошлым!

Он резко выдохнул, закрыл лицо руками и продолжил тихим,дрожащим голосом:

— Именно поэтому я работаю по ночам. Все равно мне неудается заснуть, пока не вымотаюсь до последнего предела. И даже тогда… стоитмне закрыть глаза, как я снова и снова вижу лестницу, и залитый кровью коридор,и то, что я застал в своей квартире восемь лет назад…

Прошло восемь лет, но он помнил все так, как будто этослучилось только вчера.

Тогда он работал в Управлении охраны УФСБ Петербурга,отвечал за безопасность нескольких политиков федерального уровня, находившихсяна их территории. В частности, за безопасность известной женщины-политика,депутата Государственной думы.

В тот день ничто не предвещало трагедии.

Жена проводила его до лифта, поправила шарф, коснулась щекилегким прощальным поцелуем. Павел был счастлив.

Накануне она встретила его с работы загадочная, словносветящаяся изнутри.

— Ты была у врача? — Павел склонился над ней, бережновзял ее лицо в ладони, вгляделся в него.

— Угу! — Она смешно, по-детски наморщила лоб, опустилавеки. — Шесть недель!

Павел обнял ее и закружил по квартире…

— Осторожнее! — завизжала она. — Поставь меня наместо! Разве можно так обращаться с беременной женщиной!

Если бы он тогда знал… если бы знал!

В одиннадцать часов его подопечная, женщина-политик, должнабыла встретиться с адвокатом, который вел в то время громкий процесс,замешанный на больших деньгах и большой политике. Встреча была назначена вофисе адвоката на набережной Екатерининского канала.

Павел заранее проверил подходы к офису, отметил опасныеточки — подворотню, проходной двор, выходящий на Малую Конюшенную. Подворотнюпоручил Вале Елисееву, двор решил перекрыть сам. Ждал в машине прибытияобъекта, привычно просчитывая возможные варианты событий.

И когда ему сообщили по переговорнику, что объект наподходе, резко, тревожно зазвонил мобильник.

На дисплее аппарата высветился номер жены.

Привычно просканировав взглядом набережную, Павел поднестелефон к уху.

С этого момента закончилась его жизнь, и начался кошмар,непередаваемый и непереносимый.

В трубке раздался голос Лены.

Но в этом голосе не было и намека на утренние счастливыеинтонации, голос жены дрожал от ужаса:

— Павлик, скорее… спаси меня! Скорее…

— Что, что случилось? — выкрикнул он, теряя рассудок отстраха.

— Скорее… спаси меня… они меня убьют!

Весь его профессионализм как ветром сдуло. Голова, холоднаяи расчетливая, когда нужно было просчитать операцию, обезопасить подходы кобъекту, расставить надежных людей в наиболее опасных точках, — эта голованачисто отказала. Он знал только одно: Лена в опасности. И не только Лена, но иих ребенок… их ребенок, которому еще только предстояло появиться на свет.

Павел затравленно огляделся по сторонам, вывернул руль…

— Эй, шеф, ты куда? — раздался в переговорнике голосЕлисеева. — Какие будут указания?

— Валя, прикрой оба направления! — выпалилПавел. — У меня форс-мажор… потом объясню…

— Ты с ума сошел! — Елисеев был просто поражен. —Объект уже на подходе! Оттуда, где я стою, не просматривается подход со стороныпроходного двора…

И тут в переговорнике раздался голос старого друга АлексеяСамойлова:

— Павлик, что у тебя случилось?

— Алеха, с Ленкой беда! — выпалил Павел, выезжая наНевский. — Она просила о помощи…

— Я совсем близко. — В голосе Самойлова звучалатревога. — Если нужно, через пару минут подъеду…

— Прикрой меня, будь человеком!

— Ладно, не беспокойся. — Голос Самойлова становилсяглуше, переговорник работал на пределе досягаемости. — Не беспокойся, яберу все на себя…