class="p">Откуда-то слева, откуда-то сбоку. В голове Ежа сильно зазвенело. Красно, темно. Ёж не чувствовал ничего, он как будто смотрел кино. Один звон в ушах. Ёж видит, как чьи-то руки касаются его майки, куда-то его тянут, он пытается отцепить их, что-то трещит, его тянут вниз. Перед Ежом невысокий парень бормочет, как будто заклинание произносит. Еж сжимает кулаки и пытается ударить по нему, но не получается, тот отходит в сторону и бьёт в ответ, в нос. Глаза замыленные, Ёж вытирает глаза и в этот момент опять удар. Звенит в ушах ещё сильнее, Ёж бьёт, не глядя, просто куда-то в темноту и, кажется, попадает, бьёт ещё и ещё. Ежа как будто ударило током, он отскочил. Крик. Высокий и пронзительный. Кричит Катя. Кричит? Ёж оборачивается. Её держит чёрно-красное пятно, хватает за волосы, она пытается вырваться. На чёрно-красное пятно кидается Ёж, сталкивает в лестничный пролёт. Опять удар, откуда-то сзади. Закрылись глаза и не дышится. Ёж – тряпичная кукла, куклу бьют, ей не больно, она мягкая и неживая, кукла просто пытается встать, куклу валят, кукла тянется оборванной липкой рукой к девушке и падает, кукле видится что-то непонятное, тени, которые перетекают одна в другу, тени мерзкие, противные, глядя на них, не хочется дышать, они похожи на чертей, нависших над беспомощной куклой, и кукла опять пытается подняться, но ноги – из ваты, руки – внутри из тяжёлых прутьев. На секунду удается подняться, и вдруг весь мир куклы куда-то катится или катится сама кукла, топот, гогот, шум, железом пахнет, кукле уже не подняться, она смотрит, брошенная, наблюдает только за тенями чёрно-красными, и этот запах железа, отовсюду льётся железо красное, дыши, картинка становится тихой, тусклой, слабый свет гудит, режет глаз на издыхании, что-то ухает, скрипит, скрежещет прямо над ухом, лязгает. Зелёные стены падают на голову, мусоропровод ухает огромной рыбой. Гудит лампа, по ней гуляет электричество, сочится…

Всё произошло быстро. В подъезде всё затихло. Только тихо-тихо плакала Катя, сидя на коленках рядом с Ежом. У Кати потекла тушь, блёстки на её лице остались и теперь искрились так же пронзительно, как слёзы.

Ёж всё ещё не Ёж – кукла. В голове куклы показывают новый фильм, с плюшевой игрушкой, у которой оторвано ухо. На неё наступили, вмяли в пол, а ей ничего. Она лежит такая же, какая есть.

И когда наконец отпустило, Ёж потрогал левое ухо, и оно всё жглось и казалось неродным, как будто от другого тела: большое, очень горячее на ощупь, и как будто… болталось? Всё лицо – неродное, не его лицо… Во рту – то железно, то солёно. Соль. Как хотелось бы стать морем. Ему ведь всё равно, бьют его, крутят, бросают в него что-то. Море, стать морем…

Он теперь глухо слышал, как плакала Катя.

И опять что-то происходило и всё ещё не с ним, не сейчас, а когда-то… Синие огни, куклу куда-то повезли, положили, её болтало, от внезапных вспышек она открывала глаза, и глаза постоянно сами собой сразу же закрывались. Опять куклу толкают, куда-то кладут, дребезжание сменяет звон, ухо не жжёт, горит, голова раскалывается… лампы, темно, лампы, темно, лампы… громыхает что-то, хочется спать. Руку правую спать хочется невыносимо холодно света вокруг совсем не хватает. Заснул.

Катя вместе с перепуганной матерью Ежа вернулись из больницы домой на такси. Когда Катя поднялась к себе на этаж и увидела лестничную клетку, на которой повсюду были кровавые кляксы, девочка разрыдалась снова. У порога Катю встретила мать. Мама отвела её к кровати.

С растоптанными, спутавшимися волосами, Катя замертво упала на кровать. Она уже не плакала, она лежала лицом в подушку и смотрела в темноту. Мама шептала, что всё будет хорошо, и гладила Катю по голове.

За окном гулял ветер.

Холодная весна. Воздух весной до дьявола чист.

Больница

Сегодня выписывали деда.

Он лежал в инфекционной больнице недалеко от дома, куда пристроила его дочь, мама Димы. Мама попросила Диму довести деда до дома.

Вдруг станет ему плохо и не дай Бог он упадёт, надо поддержать, подстраховать.

Дима подошёл к проходной больницы, седой охранник с испитым лицом буркнул:

– Куда?

– От Хлебниковой.

– Шагай. Как пройти, знаешь?

– Да.

Дима толкнул со скрипом турникет и вошёл на территорию больницы.

Мимо корпуса номер один, стоявшего слева потрёпанной картонной коробкой. Там лежат вирусные гепатиты. Справа серый каменный забор, исписанный надписями «ЦСКА – чемпион», «Кони – лохи, мир бардак. Все болеют за … (последнее слово закрашено)», «RAP» и другими надписями с тремя буквами.

Дальше – корпус два, тоже по левой стороне, тоже – потрепанная картонная коробка. Острые кишечные инфекции.

Поворот налево – третий корпус. Смотрит на четвёртый, главный, многоэтажный, потерянно-величественный и пропахший смертью. В четвёртом корпусе мама работала медсестрой-анестезиологом.

Там на первом этаже реанимация. Когда мне было лет десять, мама водила меня сюда, чтобы лечить от астмы или чего-то вроде того. Дима не очень хорошо помнил то время. Зато я хорошо помню – садился за стол, прислонял нос к стальной трубке, внутри которой светило ярко-ярко фиолетовым. И запах такой был… электричества. Кажется, так пахнет больничная лампа, длинная такая, они в больницах гудят-гудят, а потом, когда их время подходит, начинают мигать и под конец, выгорая, фиолетовые, мерцают и щёлкают. Почему-то вспомнилось, как мама вела его к выходу из главного корпуса. Мимо страшных синих палат. «Здесь лежат наркоманы, у них была передозировка. Наркотики – это табу, запомни». Я смотрел через стекло на скелетов, лежащих в постели, из их рук росли трубки, провода. Обтянутые жёлтой кожей лица…

Дима зашёл в дедову палату. Спёртый больничный воздух ударил в нос.

Дима смотрел на деда, тот сидел на кровати, свесив ноги. Вместо левой стопы у старика свисала культя без пальцев. На правой стопе – три пальца. Дед очень не любил, когда кто-то смотрит на его ноги, поэтому всегда смотрел людям в глаза.

– Привет, – произнёс старик. Он выглядел здоровым, сильным и хорошо отдохнувшим. Глаза только едва разомкнулись, как будто он только что проснулся.

– Привет, дед. Как ты?

– Хорошо. Домой идём.

– Идём.

Дима хотел помочь деду встать на ноги, но тот его остановил:

– Не надо. Сам. Лучше пакет забери.

У койки стоял пакет с вещами и книжками.

– Всё, – дед встал. – Идём.

До дома идти быстрым шагом минут десять. Дима следовал за дедом.

– Хватит! – зло приказал дед, – рядом иди. Или вообще вперёд шагай. Я дойду один. Иди. И я потихоньку.

Они дошли до