А с чудесными пилюлями, что мне достал Влад смогу достойно протянуть еще неделю. Больше смысла нет. Обезболивающие только снимаю болевой синдром, но разрушению организма они никак не препятствуют.

Снимаю с головы влажное полотенце и бросаю его на стол, прохожусь пальцами по всей длине волос вместо гребня. Распутываю и распределяю по плечам. Они гладкие и шелковистые, пряди натягиваются под пальцами и создают приятное, немного болезненное натяжение у кожи головы. Приятно.

Стук в дверь отвлекает от рутинной медитации и заставляет выругаться.

Кто вообще припёрся?

Напряженно подхожу к двери и заглядываю в глазок, от неожиданности отшатываюсь от двери и замираю.

Мирон.

Что он здесь делает?

Как узнал мой адрес?

– Ада, открывай, я слышу, что ты за этой дурацкой картонной дверью.

По голосу вроде спокоен.

Опять заглядываю в глазок и рассматриваю Мирона более пристально. Он все в той же рубашке, что был при встрече. Галстук и пиджак куда-то исчезли.

– Открывай, хватит пялиться, – губы кривятся в насмешке и я чувствую, что он смотрит прямо на меня.

– Давай ты уберёшься, Мирон. Тебя никто сюда не приглашал, – отвечаю даже не особенно повышая голос. С этой дверью можно действительно не напрягаться. – Рублевка совсем в другой стороне.

– Открывай или я вынесу дверь, будешь жить без нее.

Сволочь!

На починку двери у меня ни денег, ни времени. А в этом доме только зазевайся или обворуют, или изнасилуют. Кому что больше нравится, можно и на комплекс нарваться. Наркоши и шлюхи, алкаши и маргиналы составляют основной контингент сего многоэтажного рая.

Неуверенно щелкаю замком и рывком распахиваю дверь:

– Чего приперся? И где достал мой адрес?

– Если ты со всеми так себя ведешь, то не удивительно, что они разбежались, – Мирон засунул руки в карманы и смотрит с такой легкой ленцой, что раздражает и хочется вмазать.

– Тебя не звали, так что я не обязана быть вежливой.

– Я войду.

– Нет, – пытаюсь захлопнуть перед его носом дверь, но он легко хватает край полотна и удерживает.

– Пожалуй, войду, – оттесняет меня вглубь комнаты и спокойно входит, хлопнув за собой дверью.

– Да что ты себе позволяешь?

Наглость и навязчивость Мирона начинает меня дико бесить.

– Ты не вежливая, я не вежливый, так что мы квиты, – он останавливается посреди комнаты и начинает рассматривать убогий интерьер, – захотелось посмотреть, как ты нынче живешь.

– Посмотрел? – все еще не отхожу от двери, – теперь можешь валить.

– Пожалуй, останусь, ну раз уж в гости зашел, – Мирон присаживается на единственный стул у небольшого стола в центре комнатки и оборачивается ко мне.

Его взгляд сканирует меня и я понимаю, что после душа не слишком позаботилась об одежде. Майка и шорты на голое тело вызывают возрастающее стеснение.

Сколько мужчина не смотрел на меня вот так? Три года или больше?

– Что тебе надо, Мирон? Говори и убирайся, – пытаюсь игнорировать собственное смущение, чтобы и он его не почувствовал.

– Хочу купить твое время, – говорит он спокойно.

– Ты что-то перепутал Мирон, – смотрю на него в упор, – я собой не торгую.

Внутри начинает заполнять ярость от его намерений. Молодец, увидел меня в сложном положении и решил воспользоваться. Четыре года назад денег не было, зато теперь, видимо, думает, с ними можно позволить себе все.

– И что изменилось за эти годы? – он равнодушно смотрит на мои губы.

– Я никогда не была проституткой, – огрызаюсь на его слова.

– Так я и не предлагаю со мной спать.

– Ммм, вот как, – губы сами растягиваются в улыбке, – и что же ты будешь со мной делать?

– Пальцем не трону.

Смотрю на Мирона, свою самую отчаянную и желанную мечту. Думаю о том, что мне осталось ведь совсем чуть-чуть и я эгоистично хочу его рядом. Хотя бы ненадолго.

– Ладно, – подхожу к столу и опираюсь на него ладонями, – дарю. Десять часов своего времени, – прикрываю глаза, – пользуйся.

Дарю.

Именно этим Ада меня всегда и бесила. Любую мою игру переиграет, всегда сломает мои планы и сделает как хочет.

10 часов с ней, об этом я мог только мечтать четыре года назад, а сейчас Ада с барского плеча легко мне их предоставила. Даже денег не захотела взять.

Хотя ей и нужны, я же вижу.

Как она вообще может жить в этом жутком бомжатнике? Пока добрался до ее квартиры, на такое насмотрелся, что до сих пор воротит. Лифт не работает, пришлось подниматься по лестнице. Второй этаж, похоже, настоящий притон. Мне кажется, парочка у стены трахалась на самом деле. А остальным, сидящим с бухлом на полу, было похер. На четвертом спит засцанный бомж в куче тряпья, а всего на этаж ниже колются наркоши.

На столе оживает телефон и Ада хмуро берет трубку. Она отходит к окну и переходит на немецкий. Не понимаю слов, но она говорит с такой тоской в голосе, что жуть берет.  В конце вежливо улыбается и вешает трубку. Долго смотрит на нее не отрываясь. Будто ей сказали о чем-то важном, что она упустила.

– Ты в Германии жила все это время?

– Да, – Ада безразлично жмет плечами и присаживается на широкий подоконник у окна и подбирает под себя ноги, – жила.

– Чем занималась?

– Ничем особенным, – она рассеянно проводит ладонями по своим голым рукам и прислоняется лбом к окну, губы подергивает туманная мечтательная улыбка, – ходила на работу, встречалась с друзьями, проводила время с отцом.

Такая потрясающе красивая и ранимая сейчас. Нечасто удавалась ее увидеть такой. Обычно Ада окружала себя браней из резких как бритва шуток и колких взглядов.

Взгляд цепляется за ее влажную от волос майку, которая давно стала почти прозрачной и просвечивает ее тело. Темные ареолы сосков проступают через ткань и манят к себе прикоснуться. Однажды я видел Аду обнаженной, мое самое прекрасное и жестокое воспоминание о ней.

Это была большая вечеринка. У Сергея, ее тогдашнего дружка было день рождения. Мы зависали у него, пили, пели караоке, играли в дурацкие игры. Я, как обычно, смотрел на Аду, только затем туда и притащился. А утром шел мимо хозяйской спальни и заглянул в приоткрытую дверь. Они трахались. Ада сверху, безумно гибкая и грациозная, с небольшой идеальной грудью и гривой волос, которые разметались по плечам.

Меня поразило, что на своего любовника Ада даже не смотрела, она не отдавалась, она только брала. Двигалась как хотела, не позволяла ему к себе прикасаться ладонями или целовать. Кончила и ушла в ванную, оставив Сергея одного.