в четыре с половиной световых года, нашим межзвездным пилигримам нужно будет странствовать десятки тысяч лет. Так что им придется размножаться на борту, и уже после первых нескольких столетий они будут все больше вырождаться в результате инбридинга, мутировать в чудовищ, которые спустя тысячелетия наверняка забудут, откуда они родом и куда направляются. Как и везде среди людей, на этом корабле будут происходить ссоры, убийства, восстания и дворцовые перевороты. Путешественники примут формы своих ковшеобразных кресел в кабине управления полетом или другие формы спальных мест на борту. В отсутствие солнечного света они станут такими же белыми и прозрачными, как жирные личинки. Свинья из Палермо, которая проторчала в своей шахте всего несколько лет, по сравнению с ними была еще в хорошей форме.

III

Философские опыты

Мне придется остаться в стороне от философских споров о понятии правды – если честно, я и не хочу в них участвовать. Обеспокоенность тем, что такое правда, породило бесчисленное множество разнообразнейших теорий, и недавний опрос нескольких тысяч профессиональных философов продемонстрировал большой разброс теорий и мнений об этом понятии. Мировым религиям приходится иметь с этим дело, библиотеки переполнены книгами по этой проблеме, и виднейшие философы со времен античной Греции ломали над ней голову. Назовем здесь лишь несколько имен, не имея в виду какой-то определенный порядок: Платон, Фома Аквинский, персидский ученый Авиценна, Лейбниц, Гегель, Кант, Хайдеггер. Но и математиков тоже занимала та же фундаментальная загадка. Споры в этой дисциплине отличаются техничностью языка и высоким градусом абстракции, подкрепленной логикой. Я назову лишь тех, кого не упомянуть никак нельзя – Гёдель, Гильберт и Тьюринг. И я бы многое отдал, чтобы лучше понимать их аргументацию, не ограничиваясь грубыми представлениями.

Эти рассуждения – это лишь отражение моих собственных наблюдений и открытий, сделанных в ходе практической работы, а также – следующие слова я использую очень осторожно – художественного переживания мира. Проще говоря, все, что тут написано, – всего лишь следствие внимательных наблюдений, практической работы и выводов из нее.

Во всех попытках ухватить суть правды всегда всплывает понятие факта, как если бы она была некой сущностью, которая всегда находится в соответствии с реальностью. Но что такое факты – само по себе спорный вопрос, а что такое реальность – и подавно. Факты имеют значение, поскольку они создают норму. Когда внезапно появляется два миллиона заболевших ковидом, в силу стремительно вступают новые нормы: нужно соблюдать дистанцию, носить маски и больше никаких тебе массовых мероприятий вроде концертов. Но факты безжизненны, они не дают нам озарений, никакого более глубокого знания. Все четыре миллиона записей в телефонной книге Манхэттена фактически корректны. В ней правильно даны имена, адреса и соответствующие телефонные номера. Даже 260 записей на одно и то же имя «Джон Миллер» делают каждого из перечисленных Джонов единственным и особенным – в книге указан верный, всегда отличающийся адрес, и каждый из них поддается проверке. Но отчего Джон Миллер с Парк-авеню № 1028 каждую ночь рыдает в подушку, узнать мы не можем. Если бы ценность имели только факты, телефонный справочник был бы книгой книг.

Что всегда меня впечатляло, идет еще от древних греков, пусть это даже не определение правды, а что-то из области этимологии, из самого языка. В древнегреческом «правда» – aletheia, что происходит от глагола lanthanein – прятаться, скрываться, оставаться в темноте. Соответственно, aletheia – это нечто противоположное спрятанному (как противоположны друг другу «пафос» и «апатия»), что-то раскрытое, не утаенное, вытащенное на свет.

Я вижу в этом поразительную аналогию с процессом фотографии и киносъемки, а точнее – с изображениями на целлулоиде. Светочувствительный слой пленки подвергается воздействию света, но при этом создается не само изображение, а его тень. Картинка проступает наружу, лишь когда пленку обрабатывают специальными реактивами в темной комнате. Сколь таинственен этот процесс, когда, словно в алхимическом опыте, в ванночке с проявителем из бледной тени картинки появляется и сгущается образ, выхваченный из тайного, скрытого, – кажется, что это само воплощение тайны. Но соответствует ли изображение действительности, в этот момент еще неясно. Для меня важен сам процесс, приближение, дорога, ведущая куда-то. Этот поиск дает нам что-то вроде причастности к недостижимому: к правде.

В случае с цифровой фотографией сначала тоже нет никакой картинки. Сенсор с электронными детекторами света делает снимок, который сохраняется в виде компьютерных данных – в форме пикселей, записываемых числами 0 и 1. Обыкновенная камера смартфона снимает изображения в формате 4K. В них могут быть миллионы пикселей. Если напечатать последовательность нулей и единиц, которые составляют одну цифровую картинку, получилась бы книга на 800 страниц. И это был бы огромный массив данных в двоичной записи, но, разумеется, никак не картинка, которую можно рассмотреть. Словом, и здесь информацию нужно сначала конвертировать, чтобы получить зримое изображение.

Вернемся к проявке фотографий на целлулоидной пленке. Мы можем запечатлеть образы, которые никогда не проявим и не увидим, однако они остаются тайно сохранены – если можно так сказать, навсегда, на маленькую вечность. На светочувствительном слое скрывается что-то такое, что когда-то имело нечто общее с действительностью – например, с воссоединением чьей-то семьи. Мы знаем, что, проявив фото, сможем увидеть людей на этом групповом портрете, узнать, как одевались эти мужчины и женщины, но не выясним, кто кого тайно ненавидел. В лучшем случае мы можем догадываться об этом по языку тела и выражениям лиц, а затем для основательности сравнить эти догадки с рассказами об истории этой семьи. Так мы получаем иллюзию правды, которая выглядела бы совсем иначе, если бы кто-то проявлял эту же фотографию в Японии или в другом месте, в другое время и в другой культуре.

Во время экспедиции Роберта Фалкона Скотта на барке «Терра Нова» в Антарктиде в 1911–1912 годах, которая закончилась трагической гибелью Скотта и его последнего проводника 29 марта или чуть позже, были сделаны фотографии. Роальд Амундсен обошел Скотта в гонке к Южному полюсу: он пришел к цели 14 декабря 1911 года, опередив соперника почти на пять недель. В ходе своей экспедиции Амундсен также сделал множество фотографий. Поскольку Скотт в первой части экспедиции использовал пони, он шел гораздо медленнее Амундсена, который ехал на санях, запряженных ездовыми собаками. К тому же в 1912 году случилась температурная аномалия – холода были куда более суровыми, чем средние показатели предыдущих лет. Скотта настигли рано начавшиеся снежные бури и экстремальные морозы – он чуть-чуть, всего несколько километров не дошел до стоянки с припасами, где мог