Водитель такси включил радио, и Давид услышал, как исполняют песню «Облади-облада».

«До чего же шумно! — пожаловалась его бессмертная часть. От неожиданности Давид испугался и снова ощутил желание испражниться. Карма, очевидно, догадалась об этом и шепнула успокоительно: — Тебе не надо меня бояться, я твоя неотъемлемая часть, ты же не боишься самого себя?»

— Не понимаю, — сказал Давид.

— Так ведь они на английском поют, это же «Битлз»! — ответил ему таксист и добавил: — Ну, вот и приехали!

«Давид, — не унимался внутренний голос, — тебе не обязательно обращаться ко мне вслух, я умею слышать твои мысли!»

— А?

— Приехали, говорю! — повторил шофер.

Давид не знал, что сказать, поэтому молча вылез из машины перед домом родственников и взошел на открытую веранду, где вокруг маленького столика стояли три белых кресла-качалки. Через застекленную входную дверь наружу проникало неяркое сияние висящего в углу прихожей светильника. Давид уже хотел постучать, но тут сквозь стекло увидел свою тетю, которая на ходу натягивала на себя халат.

— Давид! — воскликнула она, открыв дверь. — Что ты здесь делаешь, детка?

— Добрый вечер, тетушка, — обнял он ее.

— Ты один?

«Скажи ей, что я с тобой», — немедленно вмешался внутренний голос.

— Да, один.

— Что-то случилось? У тебя расстроенный вид. Дома кто-нибудь заболел?

— Нет, все здоровы, не волнуйтесь.

— Почему ты так легко одет? Ты что, собрался ехать на заработки?

Давиду сразу понравилась эта идея.

— Да, уезжаю работать в Соединенные Штаты.

— Неужели? Ох, и напугал же ты меня, парень! Значит, ты больше не работаешь с отцом на лесопилке?

— Нет, уже не работаю.

— Ты на чем приехал?

— Прилетел на самолете.

— Ну, как там у вас, в Чакале? — Минуты две ушло на то, чтобы ввести тетю в курс деревенских новостей.

— Холодрыга страшная.

— Как родители?

— По-старому.

— А сестры?

— Подрастают.

«Да что ты будто неживой, расскажи ей, как ты только что убил человека!» — Давида снова затрясло. Ему не хотелось говорить тете о своей бессмертной части; та заметила перемену в племяннике, но решила, что он просто устал с дороги.

— Ты ужинал?

«Знаменитое мексиканское гостеприимство! — не замедлил прокомментировать голос. — Вот истинная матрона!»

— Нет, но я не голоден.

— Пойдем-ка на кухню. Мария Фернанда и Джонлен-нон уже улеглись спать, а твой дядя смотрит телевизор. Что там, в Чакале, всё танцуют?

— Да, как обычно.

— Воображаю себе: замужние и невесты в одном углу, холостячки в другом, их обхаживают кавалеры, и не дай бог кому-то из них сунуться куда не положено, верно ведь? Ну, да бог с ними! — улыбнулась тетя. — Помнишь, когда мы в последний раз приезжали к вам в гости, на Пасху? Боже праведный, какая стояла холодина! Почти два года минуло с тех пор. И дернуло нас пойти на эти танцы! Один приставучий все домогался, чтобы Нена пошла с ним танцевать, ей даже плохо стало, бедняжке! — В памяти Давида тот случай не сохранился, зато он хорошо помнил своего двоюродного брата.

— Тетя, а как дела у Чато?

Чато был старше Давида почти на два года и уже учился в университете на экономиста. В детстве, когда родители привозили их друг к другу в гости, он никогда не отказывался поиграть с младшим братом; позже стал защищать его от обидчиков, с готовностью отвечал на мальчишечьи вопросы, а поздними ночами оба всматривались в звездное небо, и Чато учил Давида ориентироваться в мириадах светящихся точек: «Вот Млечный Путь; существует легенда, что он образовался из молока, которое отрыгнул Геракл, когда был еще грудным младенцем. Наша Земля тоже находится в этой галактике». Дважды Чато брал Давида с собой в кино; в первый раз смотрели картину о таких же двоюродных братьях, какони, которые и жили тоже один в городе, а другой в деревне. Герой второго фильма — парень, только что окончивший университет, — переспал с одной сеньорой, а потом по уши влюбился в ее молоденькую дочь, но у нее, как у Карлоты Амалии, уже был жених. Вот брату Давид рассказал бы и отом, как убил камнем Рохелио, и о своей бессмертной части — тот бы сумел выслушать и понять.

Тетя не сразу ответила на его вопрос.

— Чато здесь больше не бывает, он уже восемь месяцев не живет дома, ввязался у себя в университете в какую-то политику, хорошо хоть тебе, мальчик мой, ничего подобного не грозит! Хотят, по его словам, мир переменить, можешь в такое поверить? Твой дядя говорит, они даже себе носки поменять не умеют, а туда же, правительство свергать! Ты уж, пожалуйста, не упоминай Чато в присутствии Грегорио, то есть вообще о нем ни звука, ведь, по правде, он его сам излома выгнал, велел перестать заниматься глупостями, а тот не послушался. — Тетя говорила и одновременно разогревала на плите мачаку с овощами и фасолью, поставила перед ним сыр, пшеничные тортильяс, налила кока-колы. Давиду есть не хотелось, его усталое тело ломило от боли, в голове царила полная неразбериха. На ум то и дело возвращались события прошедшего вечера: падающее тело Рохелио Кастро, изумленные лица людей, испуганная Карлота Амалия, но самое тревожное — непонятный внутренний голос.

— Мама как себя чувствует? — спросила тетя, неудовлетворенная скупыми ответами Давида.

— Хорошо.

— А сестры — здоровы, все четыре? — Да.

— А папа?

По правде сказать, Давид очень переживал за отца. До сих пор у того были неплохие отношения с доном Педро Кастро, но смерть Рохелио меняла все, и Давид даже представить себе не мог, что там сейчас с ним происходит.

— У папы все хорошо, работает.

— А ты почему решил в батраки податься, другим позавидовал?

— Да нет, не то чтобы… — Привлеченный голосами, в кухню вошел дядя Грегорио в футболке и шортах, с чисто выбритым лицом.

— Здорово, каброн ты этакий! Как же ты прокрался, что я даже не услышал? Ты один приехал?

— Да.

— А что же твой отец, старый прохвост?

— А-а… он велел передать вам привет!

— У него уже прошел приступ голубизны? — И сам же ответил: — Впрочем, это не насморк, так просто не излечивается!

— Хватит тебе сквернословить, — перебила его жена. — Давид уезжает батрачить.

— Батрачить? Что за дерьмо, племяш, и ты туда же! Не забывай, жадность — смертный грех! Правда в том, что эти ненасытные гринго все тянут к себе: помидоры, баклажаны, чили, огурцы, креветки и даже вас, охламонов! — Дядя налил себе воды из холодильника. — А ты зачем едешь, вам что, денег не хватает?