— Понимаешь, я иногда смазываю волосы майонезом, чтоб блестели, это хорошее естественное средство.

— Разве они потом не пахнут?

— Большеньки-меньшеньки, но можно потерпеть ради красоты.

— Ай, сестренка, — воскликнул Давид и рассмеялся, — у тебя хотдог на голове! — Марии Фернанде шутка не понравилась, и она принялась старательно подтыкать одеяло вокруг Джонленнона, хотя в этом не было необходимости. — Нена, тебе никогда не доводилось слышать голос у себя в голове?

— Нет, — ответила она сухо. — Я еще с ума не сошла!

— А ты не знаешь, какая часть человека возрождается после смерти?

— Кажется, мне что-то попадалось насчет этого.

— Может, это болезнь?

— Трудно сказать… Если хочешь, завтра что-нибудь разузнаю об этом. Приятных сновидений!

Оставшись в одиночестве, Давид стал смотреть в окно и размышлять.

«Я даже не хотел идти на эти танцы и вообще уходить собрался, когда Карлота потащила меня танцевать». — «Не говори чепухи, — возразил ему внутренний голос. — Ты только об этом и мечтал весь день, пока гонялся за броненосцем. Скажи спасибо, что жених один явился, а то бы…» — «Замолчи!» — «Как-то поживает команданте Насарио?» — «Заткнись!» — «Что-то сейчас поделывают полицейские в Чакале?» — «Замолчи, я тебе сказал!» — «Думаю, погони тебе не избежать». Давид вспомнил последние минуты перед полетом, выстрелы, с тревогой подумал об отце и со слезами на глазах повалился на подушку — ему, несчастному двадцатилетнему юноше, судьба подложила жирную грязную свинью.

Всю ночь Давида терзал внутренний голос, отчего голова у него разболелась, точно сжатая в огромных тисках. Он слышал, как его бессмертная часть разгуливает по мозгу, будто осматривая свои владения, и твердит ему, чтобы перестал дурака валять, что пора уж привыкнуть к ней, что все его страхи выеденного яйца не стоят. Она говорила с ним колким, уничижительным, властным тоном и уверяла, что ему уже никогда не избавиться от ее присутствия. Этот кошмар длился до самого утра и прервался лишь после того, как сестра потрясла Давида за плечо.

— Тебе что-то страшное приснилось?

— Нет… — Весь в холодном поту, он сел на кровати.

— Ты так кричал; наверное, это тебя совесть мучает — дядя Альфонсо нам уже все рассказал!

— Папа?

— Вставай, он совсем недавно приехал, ждет тебя на кухне!

Было уже около десяти утра. У Давида ломило все тело, в местах ударов образовались кровоподтеки. Он с трудом обулся.

— Пошли, — торопила его Мария Фернанда, — твой отец очень беспокоится!

— Он один приехал?

— Ну да, а ты кого-то ждал?

«Наверное, команданте Насарио! — издевательски подсказал внутренний голос. — Или, может, Карлоту Амалию?»

— Маму, — ответил Давид.

Альфонсо Валенсуэла добирался до родственников на попутках. Лицо его осунулось от усталости и бессонной ночи, но в то же время выражало удовлетворение, словно ему удалось избавиться от большой неприятности. Посадив сына в самолет, он, набравшись храбрости, тут же отправился на переговоры с отцом убитого. Ему удалось добиться от дона Педро Кастро обещания пощадить Давида при условии, что ноги его больше не будет в Чакале.

— Это тебе приказ, понятно?

— А как же мои друзья, моя работа на лесопилке?

— Тебе лучше сразу свыкнуться с мыслью, что ты уже никогда не вернешься домой!

— Атьфонсо, а полиция не вмешается?

— Полиция сделает так, как распорядится дон Педро; команданте Насарио приходится ему кумом; он полицейских даже оружием снабжает!

— Да, видать, они у него хорошо прикормлены, — заметил Грегорио.

— Прикормлены — не то слово!

— Я видел, как полицейские убили несколько ребят в ушелье Какачила, — вставил Давид, — сказали, что они партизаны.

— Властям все позволено, а нас за дураков держат — смотри и молчи!

Давид слушал и удивлялся: отец впервые предстал перед ним таким — холодным и расчетливым. Он понимал, что должен освободить отца отлишней обузы, и рассказал ему о своем плане уехать в Штаты на заработки. Альфонсо ответил, что, само собой, надеяться только на отцовскую помощь Давид не может, но время для игр закончилось, надо начинать самостоятельную жизнь и искать работу, чтобы избавить от лишних трудностей дядю Грегорио и тетю Марию.

— Ну, пока что все наоборот, — возразил Грегорио, — это из-за нас они на него набросились вчера, верно, Давид? Ох, и досталось же ему!

— А вот тебе не зря наподдали, в воспитательных целях, а то у тебя здесь и дел никаких нет, кроме твоего долбаного бейсбола, а ты пойди-ка займись настоящим трудом!

— Ну уж нет, я вам не ишак, только ты у нас любитель спину гнуть!

Мария разлила по чашкам кофе.

— Альфонсо, Давид плохо себя чувствует!

— Еще бы, Мария, как он может чувствовать себя хорошо после того, что пережил!

— Он слышит голоса и от этого очень страдает, — продолжав Мария. — Тебе бы надо показать его врачу.

— Какого хрена, сестра, у моего сына, может, и есть заскоки, но он не сумасшедший! — Он повернулся к Давиду: — Ты все еще слышишь голоса?

Давиду захотелось плакать, но он сдержался — даже если перед ним возникну! все черти преисподней, отец не увидит и слезинки у него на лице!

— Ага, — подтвердил Давид.

— А ты начал слышать их до или после того, что случилось с Рохелио?

— После.

— Ну. вот видишь? Ничего, это от испуга, скоро все голоса исчезнут, а ты о них и думать забудешь!

— Да, верно, — согласился Грегорио.

«Как бы не так!» — прошептал внутренний голос. Давид хотел сказать об этом присутствующим, но тут Мария спросила:

— Вы разве завтракать не будете?

— Мне надо ехать, — отказакя Альфонсо. — Меня ждет хозяйский самолет в аэропорту, обещали подбросить.

— Ну, нет, не поедешь, пока не поешь, педик чертов, мне наплевать, что ты опоздаешь на самолет! Старая, состряпай-ка чего-нибудь по-быстрому, а то этот каброн будет потом всем говорить, что приехал к нам в гости, а ему тут и воды напиться не дали, у него язык что помело, уж я-то знаю! — Мария приготовила яйца «по-конски», поставила на стол сыр, тушеную фасоль, напила мужчинам свежего кофе.

— Давай-‹а, каброн, наворачивай и знай, что в доме твоей сестры гебя всегда накормят, ядрена корень, и учти, что от этих яиц будет стоять, как в тридцать лет, приедешь домой — сам убедишься, если ты вообще что-то умеешь!

— Нуда, учил баран волка, как овцу крыть!

— Может, хоть теперь ты выполнишь свой мужской долг перед Тере!