американский флаг. Из первой лодки, причалившей к «Защитнику», поднялся на борт юноша в длиннополой шинели с меховым воротником.

— Командующий армией повстанцев корнет Василий Коробейников, — представился он, но, увидев Куликовского, радостно взвизгнул: — Слава богу, дождались вашего возвращения, господин губернатор!

Корнет сообщил печальные новости. Его «армию» красные отряды разбили под Нельканом, всего осталось триста бойцов, которых он и привел в Аян. Еще столько же ушло на Охотск.

Причалили новые лодки с аянскими купцами, зверопромышленниками, тунгусами-оленеводами. Кают-компания переполнилась людом в меховых дохах, пыжиковых куртках, оленьих малицах, сразу запахло чесноком, листовым табаком, водочным перегаром, загремел ядреный таежный смех, пересыпанный черными словами.

— Что думают о нашем появлении туземцы? — спросил Пепеляев молчаливых, раскуривающих трубки тунгусов.

— Знает наша, куда пошла ваша. Камунисим — худой люди, воевать его надо, — держа у губ трубочку, пробормотал старый тунгус-зверобой.

— Весть о твоем походе на Нелькан летит, как ворон, — якутский купец-компрадор Сивцев подал Пепеляеву пакет с приклеенным к нему черным пером: — то кэпсе о твоем приходе. С получением кэпсе таежные жители будут с оружием выходить на тропу и присоединяться к тебе, генерал.

Не теряя времени, Пепеляев набросал воззвание к населению Якутской области.

«Настоящим заявляю, что сибирская добровольческая дружина пришла в область по призыву уполномоченных населения Якутской области, чтобы помочь народу в борьбе с коммунистической властью.

В настоящее время вся полнота власти в освобожденных районах Якутской области и Охотского побережья (гор. Охотск, порт Аян и Чумикан) принадлежит Якутскому народному управлению и управляющему провинцией П. А. Куликовскому, выдвинутому на этот пост якутской общественностью.

По освобождении города Якутска будет созвано Областное народное собрание на основах всеобщего, прямого равного и тайного голосования, перед которым оба учреждения сложат свои полномочия.

Это собрание выберет власть, которой подчинюсь и я со всеми руководимыми мною войсками. Генерал-лейтенант Пепеляев».

Рыжее солнце повисло над горизонтом, тускло мерцали проплешинами снега аянские сопки. Лиственницы, осыпав золотистые круги хвои, стали голыми и бесприютными, стланик волнами лег по распадкам, на юг спешили гусиные косяки, они шли третьи сутки подряд, без перерыва, и Пепеляеву стало казаться, что не будет конца этому перелету. Вместе с Коробейниковым он поднялся на береговую сопку.

— Что же нам теперь делать? — спрашивал корнет, зябко кутаясь в меховой воротник шинели.

— Идти на Нелькан, — отозвался Пепеляев, разглядывая тяжелые морские дали.

— Мне снова идти в тайгу? Невозможно!

— А все же придется, корнет.

— С солдатами, не знающими, что такое якутская зима? По таежному бездорожью сотни верст? Ведь шагать-то по местам совершенно необитаемым…

— По ним и пошагаем, раз нет другого пути, — задумчиво сказал Пепеляев.

— Я с вами не пойду, — со злой решимостью объявил Коробейников.

Пепеляев посмотрел на него тягучим презрительным взглядом:

— Уезжайте во Владивосток. Вы мне больше не нужны, корнет…

— Воля моя сломлена, и нет больше сил, — бормотал Коробейников, с трудом сдерживая ликование. У корнета были пуд золотого песка и несколько тюков пушнины, потому он и рвался во Владивосток.

Пепеляев идет на Якутск!

Тревожная эта новость наполняла город, как полые воды реку, ее передавали на улицах, на базаре, она волновала ревком, бойцов, комиссаров, охотников, оленеводов, рыбаков.

Новость разносила по тайге «торбазная почта» — кэпсе, она катилась по улусам, по наслегам на оленьих нартах, на собачьих упряжках.

Революционный комитет и Совнарком Якутии опубликовали особую декларацию по поводу вступления пепеляевских войск на территорию Якутии и призвали выступить трудящихся на защиту Советской власти.

«…Войска генерала Пепеляева представляют собой выгнанные из Приморья… остатки прежней колчаковской армии… всей приморской контрреволюции. Они — заклятые враги всех трудящихся масс и якутской нации… Борьба, которая предстоит с ними, есть борьба за жизнь или смерть якутской нации, борьба за существование автономной Якутии…»

Тайга немедленно откликнулась на призыв: охотники отдавали лошадей, рыбаки мороженую рыбу, оленеводы ездовых олешек, к Якутску потянулись обозы, груженные снедью, звериными шкурами, боровой дичью, шли добровольцы из таежных становищ, из охотничьих вежей. Среди добровольцев были и недавние повстанцы из «армии» Коробейникова.

Хмурым зимним утром в якутский ревком вошел пожилой якут. Он долго оббивал смерзшийся снег с торбазов, отряхивал задубелые малицу и малахай, потом открыл дверь в приемную командующего войсками Якутии. По усталому, обросшему лицу, прожженной малице, порванным торбазам было видно, что якут явился из тайги.

— Я проводник Джергэ из отряда командира Ку-рашова, — сказал он молодому стройному человеку в форме красного командира.

Молодой человек шагнул навстречу якуту, порывисто пожал ему руку.

— Здравствуй, Джергэ! Садись к печке, вот чай — пей, вот табак — закуривай. Командующий много раз спрашивал о тебе. Хабар бар, Джергэ? — оживленно говорил командир. По твердому произношению в нем угадывался латыш.

— Бар хабар, но, однако худое кэпсе у меня для сэбиэскей рэвиком. — Джергэ вынул из-за пазухи пакет с приклеенным к нему пером ворона: — Командир Курашов просил передать это кэпсе начальнику рэвикома. Пепеляев-генерал захватил Нелькан, красные отступили на реку Маю, сам Курашов теперь на Алдане. В Аян пришел новый пароход с солдатами для Пепеляева-генерала.

В ревкоме зорко следили за продвижением пепе-ляевцев на Нелькан. «Торбазная почта» — кэпсе — с необычной быстротой разносила все важные новости, однако весть о захвате Нелькана и прибытии нового парохода с пепеляевцами в порт Аян еще не достигла Якутска.

— Пей, Джергэ, чай настоящий, таежный, а я доложу командующему, — командир взял пакет и подумал невольно: «Новости уже распространились по всему Якутску, не зря при кэпсе показывают перо ворона. А каково новое-то словечко? Сколько загадочного в этом «сэбиэскей», — командир открыл дверь кабинета.

Командующий вооруженными силами Якутии Карл Некунде-Байкалов что-то торопливо писал, но при появлении командира положил карандаш.

— Что это у вас, товарищ Строд?

— Срочный пакет от Курашова.

Байкалов осторожно отделил перо ворона, извлек из пакета донесение начальника красного гарнизона в поселении Чурапча. Прочитал, сдвинул брови, остановил взгляд на изузоренном ледяными цветами окне:

— Генерал все-таки решился на свой поход, я ошибался, утверждая, что Пепеляев не рискнет. Без теплой одежды и запасов провианта — чистое безумие идти на Якутск.

— На то они и авантюристы. Им нельзя отсиживаться в Аяне, нельзя останавливаться на полпути, — сказал Строд. — Иначе не к чему было и огород городить.

Байкалов внимательно, как бы оценивающе посмотрел на Строда, ответил сурово и непреклонно:

— Ревком дает тебе, Ян, задание простое, но в то же время тяжелое — любыми средствами не пропустить Пепеляева в Якутск. Погибнуть, а не пропустить. В этом состоит цель твоего похода — она и твоя личная. Не сомневаюсь в твоей решимости и мужестве, но вдохни мужество и решимость в