ясных глаз с иконы Николая-Угодника, а его приятель, фельдшер, сложив на груди руки, устало подремывал, но как только Строд сказал, что раненых пепеляевцев тоже придется лечить, как и своих бойцов, открыл глаза. Военком Кропачев нахмурился.

Что это за люди? Как поведут они себя в минуту опасности? За пулеметом? В рукопашной схватке? В плену, на допросе?

— Что вы знаете о капитане Артемьеве? — спросил Строд.

— У него есть пулеметы, — бойко ответил Дмитриев.

— Я спрашиваю о самом капитане. Совершенно ничего? Джергэ позови перебежчика.

— Что такое капитан Артемьев? — спросил Строд у Вычужанина.

— Есть бессмысленно жестокие люди, так он из их числа. Пленных не милует, но и сам пощады не просит, драться станет до последнего патрона, — ответил подпоручик.

Командиры разошлись по своим местам, в избе остались Строд, Кропачев, фельдшер Капралов.

Дверь распахнулась, в облаке морозного пара влетел Дмитриев.

— Беда, беда! — прорыдал он. — Пепеляев захватил Амгу. Амгинский гарнизон уничтожен.

— Да ты рехнулся! — воскликнул Строд.

— Они всю правду расскажут, — показал Дмитриев на красноармейцев.

Строд повернулся к двум вошедшим бойцам, но даже он, часто попадавший в таежные передряги, почувствовал себя не в своей тарелке. Бойцы с почерневшими от обморожения физиономиями, в прожженных шинелях, худых валенках едва передвигались от изнурения. Они повторили то, что сообщил Дмитриев.

— Нужно спутать планы Пепеляева. Возвращаемся в Амгу и, если генерал уже выступил на Якутск, станем его преследовать, — решил Строд.

Начались спешные сборы. Как ни прикидывал Строд, но все запасы на складах Петропавловского взять с собой оказалось невозможным, пришлось тысячи пулеметных лент утопить в Алдане, якутам раздать муку, чай, порох, дробь.

Пять дней с короткими привалами вел Строд обратно свой отряд, до Амги осталось верст двадцать но теперь каждая верста таила опасность внезапного нападения. Строду было больно смотреть на красноармейцев: они обморозились, оборвались, почернели от копоти костров.

— Ночевать будем на Лисьей Поляне, начальник. Там юрты есть, там вода есть, — сказал Джергэ.

Вечером тайга расступилась, открывая унылую равнину с разбросанными по ней стогами сена, между стогами чернели юрты, слабые дымки курились над остроконечными крышами. Бойцы зашагали веселее, звонче защелкали копытцами олени.

Тайга научила Строда быть осторожным. Перед ночевкой он решил осмотреть Лисью Поляну: якутское название «Сасыл-Сысы» — со свистящими согласными— неприятно резало слух и почему-то настораживало.

С востока Лисья Поляна обрезалась сопкой, покрытой густым ельником, на западе соединялась с озером, с севера ее прикрывала березовая рощица, на юге она сливалась с тайгой. Обследовав Лисью Поляну, рассыпав дозоры, установив на узловых местах пулеметы, Строд вернулся в юрту.

Командиры, сомлев от жары, подобрев от вкусного мяса, задремали на оленьих шкурах.

Чадила коптилка, потрескивали дрова, куржавела от мороза юрта, разговоры угасали. У ледяного окна, положив голову на щиток, спал пулеметчик.

Светила легкая белая луна, туман наползал на озеро, закрывал сопку. Черной высокой стеной вставала тайга, из ее глубины донесся волчий вой, словно призыв, озлобленный и предостерегающий.

Потом все стихло.

— «Снял три поста часовых. Красные расположились в нескольких юртах. Из труб идет слабый дым, по-видимому, спят», — генерал Вишневский прочел донесение, сказал Андерсу:

— Пора начинать, брат полковник…

Андерс коротким шепотком отдал команду, продрогшие до костей добровольцы расправили плечи, отряхнулись от снега. Андерс вынул маузер, и первым, оступаясь в снегу, направился на Лисью Поляну. За ним беззвучно пошли офицеры.

Генерал Вишневский наконец-то дождался своего часа. Еще с вечера он стоял в засаде в двух верстах от Лисьей Поляны, и разведчики аккуратно доносили ему о приближении Строда. Генерал решил напасть на красных перед рассветом, всю ночь держал он в напряжении своих дружинников. Все складывалось так, как хотелось Вишневскому: красные часовые убиты бесшумно, Андерс приближается к юртам. Генерал взглянул на часы: бледные от фосфорического свечения стрелки показывали пятнадцать минут пятого.

Невидимые из-за тумана дружинники окружили юрты, но не заметили одинокую, стоявшую поодаль, в которой были Строд и его товарищи.

Офицеры входили в юрты, вздували камельки, собирали между спящими винтовки, кто-то обнаружил грудку мильсовских гранат, вынес и швырнул в сугроб, словно картофель. Офицеры стали будить красноармейцев, те приподнимали головы, зевали, потягивались.

— Не шевелись, болваны! — с жестяной холодностью в голосе скомандовал офицер.

В юрту вошел полковник Андерс, оглядел проснувшихся красноармейцев:

— Проспали свободу, голубчики! Кто тут командир?

Из-за печки вылез Дмитриев, встал перед Андерсом.

— Я — начальник штаба. Строда здесь нет.

— Где же он?

— А вот где! — Дмитриев ударом ноги опрокинул Андерса и выскочил из юрты, но на выходе столкнулся с другим офицером. Тот выстрелил.

От выстрела в юрте Строда проснулся пулеметчик, вышиб из окна льдину, ударил из «люиса» длинной очередью в ночь. Лисья Поляна заговорила зашумела, задвигалась, сухо защелкали выстрелы.

Всемогущий случай спас от разгрома отряд Строда, сознание воинского долга предупредило панику, но еще никто не понимал, что это сознание предопределено всем логическим ходом событий в последние дни. Уже много дней скитались красноармейцы по снежным лесам севера, спали у костров, ели мерзлый хлеб, постоянно, напряженно ждали встречи с противником. Их даже по ночам не оставляло чувство опасности, они часто просыпались с криками: «Белые, белые! Бей офицеров!»

Было еще одно обстоятельство, подготовившее спасение на Лисьей Поляне, — ненависть к врагу. Красноармейцы так накалились ею, что поверили в необходимость ценою жизни не пропустить противника в Якутск. Победа или смерть — девиз древний, но для бойцов Строда он приобрел особое психологическое значение.

Победа означала спасение себя вместе с революцией, русской землей, утренними зорями, любимыми женщинами; смерть — конец не только для них, но и всему живому. Все это сделало красноармейцев хозяевами положения.

Но пепеляевцы продолжали владеть преимуществом внезапности, Вишневский сам повел их в атаку. Строд не видел их, но слышал прерывающееся дыхание, тяжелый шаг. Кто-то швырнул гранату в один из стогов, сено вспыхнуло, кровавый фонтан пламени раздвинул мглу. При неожиданном свете Строд увидел Капралова с гранатой в руке, потом черную цепь пепеляевцев. Строд оглянулся, ища пулеметчика, тот колдовал над своим «люисом», перекосило патрон, и пулеметчик зубами пытался выдернуть его из ленты. В спешке сломал зуб и хрипло дышал, выплевывая в снег кровавые сгустки.

— Сейчас, сейчас, подождите, я сейчас, — бормотал пулеметчик, но открыть огня на успел.

Пуля попала ему в плечо. Строд кинулся к пулемету, но Капралов опередил его. «Люис» в ловких пальцах фельдшера заработал нервно и торопливо, пылающие стога хорошо освещали пепеляевцев.

— Так, так, так! — бессмысленно, с ненужной усмешкой повторял фельдшер.

— За мной! — прокричал Строд, ему показалось, он кричит изо всех сил, но почему-то не слышит своего голоса.