одевается и покидает юрту. Теперь уже ему мчаться к ближайшему соседу с исключительной новостью.

— Если я пошлю кэпсе к генералу Пепеляеву, когда он получит новость? — спросил Строд.

— На двести верст уйдет двое суток. Только такое кэпсе надо посылать с пером ворона, — ответил Джергэ.

— А для чего перо ворона?

— Тогда кэпсе полетит как птица, не задерживаясь на ночлег.

Ранним утром, когда по дебрям еще клубилась морозная мгла, отряд готовился к новому переходу. Красноармейцы умывались снегом, чтобы не чувствовать мороза, повара варили кашу, кипятили чай, проводники разыскивали оленей, в поисках ягеля разбредшихся по тайге.

Наконец отряд снимался с ночлега, и снова резко скрипели нарты, хоркали олени, стучали мерзлыми валенками красноармейцы.

Впереди ехал старый проводник Ефремов, за ним шел Джергэ, он не бывал в этих местах и посоветовал Строду полностью положиться на Ефремова.

На шестые сутки отряд достиг болотистой, поросшей тальником местности Дарана. До устья реки Мили оставалось верст двадцать, но проводник сказал, что пора ночевать. Он долго и придирчиво выбирал место, потом объявил решительно:

— Здесь ягеля нет, худо будет олешкам. Айда дальше, хорошее место для ночлега вспомнил, сап-сем близко, юрта бар, сено бар. К юрте разведчиков пошли, начальник, там плохой люди есть…

— Ты что! Шестой день живой души не видели, откуда тут люди?

Сомнения Строда разделяли и бойцы: не хотелось снова пробираться по глубокому снегу, но проводник настаивал на своем:

— Смотри, я с елки — клок малицы снял, окурок поднял под березой. Кто шел, кто курил на тропе вчерашним днем? — строго спрашивал он.

— Ты же говоришь, юрта рядом. Хозяин юрты и ходил, и курил.

— Э, нет, однако! Хозяин прошлым летом помер.

Через час отряд подошел к одинокой юрте, стоявшей на лугу. Кто-то из бойцов заметил шест с привязанным к нему свертком. Заинтересованный Строд развернул сверток, в нем оказалось воззвание Петра Куликовского ко всем красноармейцам: «Мы с вами — дети великой России — одному богу молимся. Бросим делиться на красных и белых, и вместе, под нашим бело-зеленым знаменем, пойдем в Сибирь. Наша политическая программа — вот она: интернационализму мы противопоставим горячую любовь к народу и России, безбожью — веру в бога, партийной диктатуре — власть всего народа…»

Воззвание «губернатора Якутской провинции» вызвало общий веселый смех, но и насторожило. «Пепеляев близко. Он может появиться в любой час, надо быть бдительным», — думал Строд, укладываясь спать.

— Этот Куликовский как очутился в Якутии? — спросил Строд у перебежчика.

— Я слышал, что за убийство графа Шувалова — московского градоначальника — его приговорили к смертной казни, но царь помиловал и сослал в Якутск. Куликовский стал идейным вдохновителем якутских мятежников, променял свои прежние революционные дела на подлое право вешать и расстреливать революционеров, — объяснил Вычужанин.

Утром Строд послал двух якутов в устье Мили разведать, где теперь пепеляевцы. Едва разведчики ушли, к юрте подъехал всадник, его захватили и притащили к Строду. Пленный сказал, что ездил с воззваниями генерала Пепеляева по амгинским улусам, о том, что в Даране красные, не знал. В устье Милн прибыл первый отряд пепеляевцев под командой полковника Сурова. Сам Пепеляев получил подкрепление из Охотска, продовольствие из Аяна и выступил из Нелькана. Пепеляева не остановят никакие препятствия, он пойдет на Якутск во что бы то ни стало.

— Ваш отряд ему не страшен, — самоуверенно сказал пленный. — У него сил впятеро больше, и, сами понимаете, Пепеляев разобьет вас в первом же бою…

Наступил вечер, а разведчики не возвратились. Прошла еще ночь, разведчиков не было. Строд простоял двое суток в напрасном ожидании. На третьи сутки патрули обнаружили следы лыжников: пепеляевцы пытались угнать оленей Строда. Стало ясно, разведчики попали в плен к полковнику Сурову, оставаться дальше в Даране было опасно и бесполезно.

Двенадцатого января нового, двадцать третьего года Строд вернулся в Амгу. Здесь узнал он о трагическом положении отряда Дмитриева, стоявшего в поселке Петропавловском.

— Пепеляевцы разгромили на речке Ноторе роту красноармейцев из Петропавловского, — говорил начальник амгинского гарнизона Суторихин.

— Вы послали донесение в Якутск? — спросил Строд.

— Уже десять дней, как отправили нарочного. Жду ответа с минуты на минуту.

— Что сейчас творится в Петропавловском?

Суторихин ничего не знал. Строд нахмурился:

— Не понимаю такой беспечности. Может быть, в Петропавловском и в живых-то никого нет, а вы ждете известей. Странно, не понимаю.

По требованию Строда амгинский гарнизон стал готовиться к обороне: воздвигались валы из замороженных навозных плит — балбах, рылись окопы, подвозились дрова, олени и лошади собирались в один большой загон.

Поздним январским утром Суторихин прибежал к Строду.

— Из Якутска нарочный с пакетом для вас…

Строд торопливо распечатал пакет, прочитал приказ Байкалова — немедленно выступить на Петропавловский, сменить командира отряда Дмитриева и защищать поселок от пепеляевцев. В случае невозможности обороны действовать по своему усмотрению.

Вечером того же дня Строд со своим отрядом снова выступил в путь. Через двадцать верст от Ам-ги отряд вышел из леса. Перед ним раскинулась печальная долина у большого безымянного озера; в желтом лунном свете от нее веяло тоской и безысходностью.

— Вот это Сасыл-Сысы, — сказал проводник Джергэ.

— Лисья Поляна! — перевел на русский якутское название Строд, и сердце его сжалось от предчувствия близкой, страшной своей близостью опасности.

Четвертого февраля Строд подошел к Петропавловскому, он долго бродил по ночному пустынному наслегу, заглядывал в избы, в которых, по-домашнему раздевшись, спали бойцы. Спал и сам Дмитриев, укрывшись с головой одеялом. Строд в гневе сорвал с него одеяло.

— Такая беспечность преступна! — кричал он в бешенстве.

В мрачном расположении духа выслушал Строд сообщение Дмитриева о положении в Петропавловском.

Капитан Артемьев из «армии» Коробейникова нанес еще одно поражение гарнизону Петропавловского, разбив роту Овчинникова. Второе поражение подорвало моральный дух красноармейцев.

Строд осмотрел гарнизон, поражаясь беспечности его командира. Бойцы спали в нижнем белье, не стояли дозоры, не посылались разъезды, гарнизон охраняли только два караула, хотя в ста саженях шумела тайга и можно было незаметно подойти к Петропавловскому.

Строд собрал командиров для совета: Дмитриев должен уйти в Амгу, остающимся предстояли активные действия против капитана Артемьева. Командиры сошлись в большой избе, по бревенчатым стенам было развешано оружие, мильсовские гранаты, словно подгнившие плоды, валялись в углу, у печки стоял на санках пулемет. Рядом со Стродом сидел Дмитриев, свежий, веселый от сознания, что с него снята ответственность за отряд, был он уже весь на обратном пути в Амгу.

Командир эскадрона Иннокентий Адамский вертел кудлатой головой, ловя каждое слово Строда. Пулеметчик Шура прислонился к плечу фельдшера Капралова и не сводил