На одной картине дети играли с собакой, и в их лицахсквозила плохо скрытая жестокость. Несчастная собака пыталась вырваться,сбежать от маленьких мучителей, но они облепили ее, вцепившись в нее, какклещи, и со злыми усмешками таскали за уши, за хвост.

На другой картине был изображен традиционный сюжет – впервый день Нового года дети разбирали сложенные под елкой подарки. И здесьвнимание Старыгина привлекло лицо крохи на первом плане, который с завистью смотрелна чужой подарок и, кажется, задумывал какую-то мелкую пакость…

Вообще, Дмитрий Алексеевич понял, что новая Лешина манеранапоминает ему немецких художников-экспрессионистов первой трети двадцатоговека. Те же яркие, резкие, выразительные мазки, контрастные ядовитые цвета, асамое главное – создаваемое картинами ощущение мучительной тревоги ибеспокойства. Только, если немецкие художники, особенно Отто Дикс, рисовалиоткровенные уродства – инвалидов без рук и ног, пьяных солдат, нищих, старыхпотаскух, то Алексей Топорков достигал того же тревожного ощущения, изображаявнешне вполне благополучные сцены.

Остановившись вблизи одной из картин, которая отчего-тоособенно привлекла его внимание, Дмитрий Алексеевич увидел перед ней молодуюженщину.

Несомненно, ее лицо не было ему знакомо, он видел еговпервые, однако оно чем-то привлекло его, заставило внимательно приглядеться кнезнакомке.

Гладкие темные волосы, стянутые в тугой узел на затылке,длинная гибкая шея, точеный профиль…

Женщина почувствовала его взгляд и повернулась. ДмитрийАлексеевич невольно залюбовался изящным движением и не успел отвести глаза,хотя и понимал в глубине души, что пялиться на незнакомую даму неприлично.

Высокие бледные скулы придавали ее лицу выражение задумчивоеи печальное. Широко расставленные большие глаза были удивительного, неуловимогоцвета – они казались то зелеными, как морская вода в полдень, то лиловыми, какнебо перед грозой.

Женщина окинула Дмитрия Алексеевича рассеянным взглядом иотвернулась к картине. Старыгин тоже перевел взгляд на полотно, но вдруг глазазаволокло серым туманом, и на всем теле выступила мгновенная испарина. Накакую-то долю секунды он даже почувствовал, что плитки пола уходят из-под егоног, и хотел за что-нибудь ухватиться, но нет, все встало на место.

Сердце Старыгина забилось часто и неровно, ему на мгновениене хватило воздуха, во рту пересохло.

Внезапно он вспомнил летний день в далеком детстве.

Маленький Дима шел по сосновому лесу, величественному ипросторному, как готический собор. Стройные колонны сосен возносились к небу,наполняя пространство тихим гулом. Разогретый лесной воздух сладко пах смолой имедом.

Вдруг деревья расступились, и Дима выбрался на просторнуюполяну, поросшую высокой шелковистой травой. Эта трава была так хороша, она такманила его своим нежным, вкрадчивым шорохом… Дима словно услышал ласковый голосэтой травы, тихо зовущий его по имени. Ему захотелось пройти по траве босыминогами, лечь в нее, перевернуться на спину, глядя в стремительно несущиесяоблака…

Он шагнул вперед, и вдруг нога его потеряла опору, началамедленно погружаться в тряскую, зыбкую почву.

Дима вспомнил, что соседские мальчишки часто рассказывалиему о таящемся в глубине леса Приманчивом Болоте. Болоте, которое нежнымголосом заманивает путников, чтобы поглотить их в своей бездонной глубине…

Дима вскрикнул, выдернул ногу из трясины и бросился прочь.

Почему ему сейчас вспомнилась та давняя история?

Он поискал глазами ту женщину, которая только что таквзволновала его, но она пропала, смешавшись с толпой любителей искусства.

Мимо проходила служительница галереи с подносом. Старыгинвзял бокал шампанского и выпил его, не почувствовав вкуса и совершенно позабыв,что приехал сюда на машине. Будучи за рулем, он не позволял себя спиртного.Однако сейчас от легкого вина ему стало легче, сердце забилось ровнее, ибеспричинная печаль сменилась лихорадочным оживлением.

Тут на него налетело что-то большое, шуршащее шелком ипахнущее резкими духами.

– Димка! – зарокотал низкий голос над ухом, такчто захотелось зажать уши и спрятаться куда-нибудь в уголок.

Не тут-то было. Перед Старыгиным высилась огромная туша,задрапированная в яркий полосатый шелк, которого хватило бы на несколькопляжных тентов. Тушу звали Алевтина Тепличная. Когда-то давно они с Дмитриемучились в Академии художеств, но с третьего курса Алевтина ученье бросила ипошла в свободные художники. И с тех пор обязательно появлялась на каждомвернисаже, на каждой тусовке. И везде ее было много. Да еще эти полоски наплатье…

Платьем то, что было надето на Алевтине, назвать мог толькотакой деликатный человек, как Старыгин. На самом деле это был огромный кусокткани, обернутый вокруг необъятной Алевтининой фигуры, как это делаютчернокожие женщины. Наряд довершал такой же полосатый тюрбан на голове. Но наэтом сходство с жительницами африканского континента и заканчивалось. Вместотемной гладкой кожи, пышных черных волос и ярких глаз с голубыми белками уАлевтины наличествовали жидкие рыжеватые волосики, маленькие бесцветные глазкис коровьими ресницами и рыхлое тело необъятных размеров.

Она прижала Старыгина к мягкому животу и никак не хотелаотпускать.

– Ну, успех-то какой, а? – гудела она. – Вотуж Лешке свезло так свезло…

Сказано это было без всякой зависти – этим недостаткомАлевтина не страдала. Сама она всю жизнь писала добротные, качественныепейзажи. И называла свои работы просто и незатейливо «Знойный полдень», «Яблонив цвету», «Грибной дождик»…

Знающие люди отмечали в ее работах глубину светотени, особуюпрозрачность дождевых струй, удачно переданную хрупкость цветочных лепестков,но злые языки называли работы Алевтины совковой замшелостью, они непользовались спросом. Только в последние годы творчество Алевтины Тепличнойстало популярно, богатые люди стали покупать ее пейзажи для украшения своих загородныхдомов, квартир и офисов. Никакого авангарда, все ясно и понятно – речка,кустики, солнышко светит, радуга горбатится…

– Здравствуй, Аля. – Старыгин деликатно, нонастойчиво высвободился из жарких объятий. – А ты Алексея-то видела?Поздравила его с таким успехом?

– Куда там! – прогудела Алевтина. – Девкамивесь обвешанный, по сторонам не смотрит…

За пестрым тюрбаном мелькнул стройный силуэт, женщина,заинтересовавшая Старыгина, переходила в другой зал. Дмитрий попытался Алевтинуобойти, но эту задачу мог успешно решить, пожалуй, только хоккеист Павел Буре.Старыгин метнулся вправо, потом влево и со вздохом оставил свои попытки.

– Выпьем? – вопросительно прогуделаАлевтина. – Тут еще много шампанского осталось!

– Да я за рулем! – буркнул Старыгин, с сожалениемпровожая взглядом исчезающий силуэт.