– В этом ты тоже инстинктивно уверен?

– Да, – честно ответил он.

– Тебе, наверное, пришлось тяжело, – сказал он после паузы, посмотрев на жену, пытаясь прогнать восковую бледность с ее лица. Ему это не нравилось. Странно, учитывая, что он не помнил, какая она в обычные дни.

– Кому понравится новость, что память к ее мужу может не вернуться?

– Могу представить. Никому не понравится, что память может к нему никогда не вернуться.

Роза глубоко вздохнула:

– Извини. Мои трудности не важны. Болен ты…

– Неправда, твои трудности важны не меньше. Мы ведь семья. – Он наклонился ближе, вдыхая ее легкий цветочный аромат. Но запах ничего не пробуждал в нем. В его памяти, по крайней мере, – как мужчина он отреагировал. Она была привлекательной, хотя и не традиционно красивой. – А раз мы семья, – продолжил он, – то все, что касается меня, ранит и тебя.

Она зарделась:

– Наверное…

Остаток пути в аэропорт они молчали. Самолет был частным, и в роскошном салоне он откинулся на спинку кресла, озираясь.

– Все это мое?

– Надеюсь, – кивнула Роза. – Было бы неловко угнать чужой самолет.

– Раз это все мое, я хочу скотч.

– Ну уж нет, – нахмурилась она. – В тебе столько обезболивающего, что вырубило бы крупное млекопитающее.

– Я сам крупное млекопитающее. Но пока в сознании.

– Ладно, среднее. Но добавлять алкоголь все равно не стоит. – Роза села напротив него. – Мы не хотим сообщать прессе, что у тебя проблемы с памятью. Я позвонила в пару газет и сообщила, что ты пережил аварию и на пути к выздоровлению.

– Как практично. Ты работаешь в моей компании? Роза покачала головой:

– Нет. Но я много лет помогала отцу с мелочами. Особенно после смерти матери. Так что я знаю, что делать.

– Мы с твоим отцом работаем в одной области?

Она как будто закрылась от него:

– Наверное, не стоит говорить о бизнесе. Доктор сказал, что не нужно.

– А со мной вы поговорить не подумали?

– Это для твоего же здоровья, – сказала она натянуто.

– Я взрослый человек, не ребенок.

– Но знаешь ты меньше, чем ребенок, Леон.

– Я знаю достаточно, – возразил он.

– Ты все равно не в состоянии работать. А значит, незачем беспокоить тебя деловыми вопросами.

– Я уже говорил – я в твоей власти.

У него гудела голова, а за скотч он был готов убить. Странно, но казалось, что он редко проводил столько времени без выпивки. Ощущения были неприятными. Хотя дело могло быть и в том, что его память оставалась совершенно пустой.

– Тебе надо поспать, – сказала Роза. – Когда проснешься, мы будем уже в Коннектикуте. И, может, все станет понятнее.

Когда автомобиль подъехал к дому Таннеров, Леон ожидал, что что-то произойдет. Место покажется знакомым, привычные чувства вернутся. Роза говорила, что это поместье для него важно; вела себя так, словно дом станет ключом к его выздоровлению. Приближаясь к большому дому-дворцу, Леон поймал себя на ожидании чуда.

Чуда не произошло.

Особняк был красив. Построенный из кирпича, обвитый плющом, словно земля пыталась заявить свои права на это место. Поблизости было только большое здание в стороне – надо полагать, для прислуги, по крайней мере, в прошлом. Вокруг раскинулись зеленые луга, а вдали тянулся густой, темный лес. Казалось, что поместье находится в ином пространстве и времени.

Очень красиво. Но без волшебства.

– Вот, приехали, – сказала Роза тихонько, словно чувствуя его разочарование.

Как вышло, что она так хорошо его знает, хотя он не знает себя?

– Да, – сказал он так же тихо.

– Ты не вспомнил. – У нее опустились руки.

– Нет, – отозвался он, снова рассматривая дом. Ожидая, когда придет ощущение, что он дома. Или что-то еще – что угодно, кроме пустоты.

– Ты приезжал сюда, сколько я себя помню, – сказала Роза. – С тех пор, как начал работать с моим отцом. Стал его протеже.

– Так мы и познакомились?

Она молча, чуть напряженно кивнула:

– Ты всегда сидел с ним в кабинете, но я не знаю, о чем вы разговаривали. Меня вы не приглашали. Я была еще ребенком.

Сколько же ей тогда лет? Она выглядела молодо – но ему не с чем было сравнивать, он даже свой возраст не знал.

– Сколько тебе лет?

– Не важно. И невежливо спрашивать женщину о возрасте. Ты и это забыл?

– Нет, инстинкт выживания сохранил у меня это знание. Но знать важно – если я проводил деловые встречи, а ты была ребенком, значит, между нами разница в возрасте.

– Некоторая, – отстраненно бросила она. – Давай лучше пойдем внутрь, я покажу тебе твою комнату.

Он не заметил странности в ее словах, пока они не оказались в просторном холле дома, где было столько мрамора и картин, что хватило бы на музей.

– В мою комнату? – переспросил он. – У нас не общая спальня?

Роза откашлялась слегка напряженно.

– Для твоего здоровья это было бы совершенно непрактично. – Она аккуратно обошла вопрос. Он заметил, что она часто это делает.

– Не похоже, что ты переселила меня в отдельную комнату только теперь.

– Это догадки.

– Да. Так расскажи мне правду, Роза. У меня болит голова и портится настроение.

Она раздраженно вздохнула:

– Это очень традиционный дом с неприличным количеством комнат. Традиции прошлого в нем сохранились. И нам обоим нравится сохранять свое пространство своим.

– Ты хочешь сказать, что мы живем как аристократы в прошлом, в отдельных спальнях?

– Да. Ты все равно постоянно уезжаешь. По делам. А я живу одна. Так что у меня своя комната, и тебя это устраивает.

Ответ казался ему неправильным. И такой образ жизни тоже. Странно, ведь эти решения принимал он сам в прошлом – человек, который все помнил и знал о своей жизни. Кто он такой, чтобы спорить с той, опытной и знающей, версией себя?

Но почему тогда тот человек держал дистанцию от жены, которая пришла к нему на помощь при первой необходимости? Чье синие глаза остались его единственным воспоминанием?

– Сможешь подняться по лестнице? – спросила Роза обеспокоенно.

– Конечности у меня не сломаны.

– Зато сломаны ребра.

Он поморщился:

– Всего парочка.

– Скажи, если устанешь. – Роза повела его наверх по широкой изогнутой лестнице. Ступени были покрыты богатым темно-красным ковром, перила из резного дуба, отполированного до блеска. Все в этом месте было пропитано историей, традициями и богатством. И у него было странное ощущение, что ему здесь места нет.