Как странно: она не хотела расстраивать его правдой о нем самом.

– Ты не говоришь мне правду.

Я не уверена, что правда в этой ситуации пойдет тебе на пользу.

Леон поднялся с места, обошел стол и опустился перед ней на колени. Так они смотрели друг другу глаза в глаза, и он был так близко, что Роза чувствовала запах мыла на его коже, тепло, исходившее от его тела. Ее охватило желание прикоснуться к нему. Преодолеть расстояние между ними. Но она не стала. Просто сидела на месте, словно заледеневшая. Как обычно.

Оказалось, что ей не нужно было ничего сделать, потому что все сделал Леон. Он обнял ее лицо ладонями, притянул ближе к себе.

– Значит, мы создадим новую правду. Не вижу причин не построить новую жизнь. Ты поделилась со мной своими мечтами, и мне нравится, как они звучат.

– Сейчас ты не работаешь. Ты заперт в доме. Я твое единственное развлечение…

– Ты описываешь меня как ребенка, – нахмурился он.

В каком-то смысле так и было. В каком-то смысле он всегда был ребенком. С очень коротким периодом внимания, всегда готовым переключиться на следующую, новую игрушку. Поярче, поинтереснее. Девочкой ей это казалось ужасно интересным: его роскошные машины, превосходный гардероб, даже красивые женщины, которых он приглашал иногда на приемы, организованные ее отцом. Пока ей в сердце не стали впиваться острые когти ревности. Пока она не захотела сама занять место этих женщин.

Но куда больше ее притягивали, питали ее привязанность к этому мужчине другие моменты – те редкие случаи, когда ей удавалось уловить тень печали в уголках его яркой улыбки. Когда Леон смотрел на нее и словно видел насквозь.

Когда он смотрел на нее, а не сквозь нее.

– Я…

Я не ребенок, – сказал он. Низкий голос был искушением, от которого она не могла отвернуться. И прежде, чем Роза успела промолвить еще хоть слово, прежде, чем могла возразить или даже вздохнуть, Леон преодолел расстояние между ними и стал целовать ее. Ее никогда так не целовали… Леон никогда ее так не целовал. Потому что он был единственным мужчиной, чей поцелуй она знала.

Его губы были горячими, твердыми и требовательными; его язык сладко дразнил, вторгаясь в ее рот, навстречу ее собственному. Сразу же ее грудь потяжелела, внизу живота сладко заныло, между ног проступила влага желания. И все это от одного поцелуя.

Она тонула. В этом поцелуе. В объятиях Леона. В своем желании.

Целиком и полностью в его власти.

И сейчас Розе казалось, что ее это не тревожит. Ее уносило приливной волной, против которой она даже не пыталась бороться. Желание диктовало каждую ее реакцию, каждое движение. Она словно… словно изголодалась по нему. Словно жаждала только этого много лет и теперь наконец могла утолить жажду. Обвив руками его шею, она склонилась навстречу, прижалась грудью к его груди, выдыхая от облегчения, когда почувствовала сильное тело рядом со своим. Ей хотелось полностью раствориться в нем, потеряться в ощущениях навсегда.

Это была болезнь, безумие, которое захватило ее с головой. Желание почувствовать его кожу на своей, желание, чтобы их ничто не разделяло. Его воспоминания не имели значения. Его сломанные ребра – тоже. Даже то, что в прошлом он нарушал данные ей обеты. Вся боль, все страдания, которые она испытала из-за него, теперь потеряли всякое значение.

Смысл имело только то, что он был в ее руках, что Роза наконец его целовала.

Леон провел рукой вниз по ее спине, прижимая ее крепче к себе. Роза развела бедра, прижимая ту часть своего тела, которая больше всего жаждала прикосновений, к его твердеющему под одеждой члену. Леон зарычал и стиснул ладонью ее ягодицы, притиснул к себе еще крепче, втираясь в нее бедрами.

В этот момент Роза вспомнила, что ему приходилось долго обходиться не только без алкоголя. Конечно, она обходилась без того же самого двадцать три года, но Леон привык получать удовлетворение чаще.

Именно эта мысль заставила ее отстраниться, провести дрожащими руками по волосам и снова сесть на стул, с которого она почти соскользнула.

– Прости, – сказала она торопливо.

Леон посмотрел на нее, хмурясь:

– За что ты извиняешься?

– Ты ничего не помнишь. Не помнишь наши отношения. И ты еще не выздоровел…

– Это, – Леон сделал выразительный жест и не менее выразительно посмотрел ей в глаза, – не имеет отношения к памяти. Это лишь еще одно проявление честности.

Но это было не так. Они ничего такого не делали. Леон раньше никогда к ней так не прикасался. Роза не могла заставить себя признаться в этом вслух. Не могла уничтожить остатки своей гордости.

– Мне кажется, лучше нам с этим не торопиться.

– Почему? – спросил Леон. – Потому что ты так сильно на меня сердишься за что-то, что случилось в прошлом?

– Потому что мне кажется неправильным просить тебя заниматься сексом с незнакомой женщиной. – Она почти говорила правду.

– Для меня теперь все незнакомые. Я сам себе незнаком. Однако я успешно сплю в своем теле.

– Это совсем другое дело, ты и сам это знаешь.

– Правда?

– Думаю, ты просто… мужчина. И поэтому можешь придумать любую причину, чтобы заняться сексом.

Леон медленно покачал головой. Его темные глаза что-то искали в ее лице.

– Ты моя жена, а не незнакомая женщина. И я чувствую… что между нами что-то сломалось. Я это знаю так же точно, как знаю кое-что о себе. Мне не нужны воспоминания, чтобы знать, что я хочу это исправить.

У Розы сжалось горло, в груди все напряглось.

– Ты не можешь все исправить в одиночку.

– Я хотел бы попробовать.

Она стиснула зубы, пытаясь удерживать эмоции под контролем:

– Давай подождем. Давай дождемся, когда ты все вспомнишь.

Слова чуть не задушили ее, потому что она совершенно не хотела ждать. Если они будут ждать, Леон вспомнит свое безразличие. Как только он вспомнит, как были устроены их отношения – Роза сидела дома, пока он вел себя как холостяк, – он не захочет ничего менять.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что из-за того, что у меня не сохранились воспоминания, я не контролирую свои желания. Мужчине не нужны воспоминания, чтобы понять, что он хочет женщину. Он чувствует это всем телом. Это у него в крови. Моя кровь кипит рядом с тобой. Может, мой разум этого не помнит, но тело сохранило память.

Роза глубоко, прерывисто вдохнула; на ее плечах тяжело лежало бремя сдержанности и самоотречения. Леон обещал ей то, чего в ее жизни не существовало за пределами влажных фантазий. Удовольствие, удовлетворение на уровне, который она едва могла понять. Но ей это было не положено. И необходимо было сопротивляться. Каким бы соблазнительным ни было его предложение.