Энгусу с трудом удалось освободиться от обступавшей его толпы и подойти ко мне. Он сел рядом, подальше от пирующих, танцующих и пьющих…

— Эти воины под твоим командованием… Я не понимаю. Что произошло? Где твой отец?

— Они преданные воины, люди, которых я вырвал из когтей рабства.

В душе я давно чувствовала, что Морской Волк мертв, но мне стало совсем плохо от слов Энгуса. Я подняла глаза к звездам и спросила Бога, зачем же он создал такой мир, в котором женщины рождают мужчин только для того, чтобы те оставляли их и умирали в битвах. Но звезды, как всегда, молчали. У них тоже не было ответа на мой вопрос.

— Итак, Морской Волк мертв, — прошептала я, смирившись с неизбежным. — Но я знаю, что он был настоящим воином.

— Ты права, мама.

Я смахнула слезу, поскольку уже давно знала, что мне не суждено еще раз увидеть своего господина. И все же я была счастлива, ибо могла видеть своего сына, плод нашей любви с Морским Волком. Я тихо взяла его руку в свои и почувствовала, что родилась заново. Тепло костров и звездное покрывало ночи успокоили меня. Мое ожидание закончилось. Я вижу в глазах Энгуса глаза Волка и знаю, что душа его вечно будет жить в сыне. И я улыбнулась и спросила его, как спросила бы мужа:

— Энгус, расскажи, что происходило с тобой и отцом за эти годы?

И Энгус поведал свою историю.

Мы пробивались через огромные синие моря, грозящие поглотить землю скоттов. И долго еще я видел очертания земли нашего народа. Тогда я действительно считал, что мне не суждено увидеть ее еще раз. Несмотря на приключение, в котором мне посчастливилось принять участие, и возбуждение, испытанное при выходе в открытое море, несмотря на уважение сородичей и торжественные проводы, расставание с родной землей несколько пошатнуло мою уверенность. Я даже засомневался в корабельных умениях норманнов.

Однако желание быть с ними и стать одним из них постепенно вытеснялось наследственностью с материнской стороны, которая все сильнее возбуждала во мне желание ступить на твердую землю. Я не был прирожденным моряком. Это сильно меня расстраивало, но, с другой стороны, я утешал себя тем, что на суше любой увидел бы, какой я доблестный воин.

И чтобы заглушить терзания духа, я решил как следует изучить драккар и его возможности именно как военного судна.

К тому же не следует забывать, что я был молод и никто не требовал от меня быть таким же, как ветераны, чьи глаза напоминали ворота в Хель — место отдохновения мертвых. Каждый из воинов в скором времени будет окружен горой поверженных врагов. Повсюду витали предчувствия победы, вести о нашем вторжении разносились ледяными ветрами, паруса твердили о грядущих битвах, и плоды их были несомненны… Ах, какое наступило волшебное время!

Эсбьорн, мой друг вот уже семнадцать зим, оторвал меня от мечтаний. Я был моложе его меньше чем на год, но вел себя как старший. Опытный ветеран, непобедимый воин — таким считал себя Эсбьорн, и терпеливо старался передать мне те драгоценные знания, которыми владел.

— Энгус!

— Да, Эсбьорн, — ответил я пересохшим, измученным от морской болезни голосом.

— Как ты думаешь, сколько рабов мне понадобится?

Эсбьорн был настоящим хвастуном. Он никогда не преуспевал в отношениях с девушками из деревни, хотя поначалу, благодаря своему росту и мощному телосложению, производил приятное впечатление. Но бравада всегда играла против него. А уж когда в дело вступал эль, заставить замолчать моего друга Эсбьорна становилось и вовсе трудно. Я был единственным, кто еще умудрялся выносить его общество в минуты опьянения.

Разумеется, мы оба знали, что, когда вернемся героями, победителями, богатеями, с огромным количеством рабов, наступит пора свадеб и время заводить собственных детей. Тогда мы тоже станем ветеранами с горами трупов за плечами, что пали под могуществом наших топоров.

— Разумеется немало.

— Немало? Но сколько же?

— Наверное не менее двух сотен.

— Да ты хвастун, сучий сын! Подожди, ты еще увидишь, как твой старый друг Эсбьорн обоснует свою собственную деревню из детей, что он принес в этот мир. Ах ты, ревнивый червь!

— Эсбьорн!

— Да?

— Но одного-то хоть мне дашь?

— Кого одного? — сухо спросил он, чувствуя, как вместе с моими словами на него начинает давить реальная жизнь.

— На меня, разумеется, ты всегда можешь рассчитывать! Но…

— Но что, Эсбьорн?

— Я дам тебе только одного.

— Спасибо тебе и на том, Эсбьорн.

— Жирная беззубая карга! — прошипел он. Потом тряхнул меня за плечи и умчался на другой борт.

— Жалкий червь!

— Пусть, но все-таки главное мое дело — сохранить тебе жизнь, Энгус! Это я обещал твоей матери на прощание. Вот! Хо-хо-хо!

— Так и быть, я поучу тебя, как действовать щитом, паршивая скотина! Поучу своим собственным топором…

И мы с Эсбьорном целыми днями баловались оружием под пристальными взглядами ветеранов. Надо признать, это было лучшее занятие, чтобы отвлечься от морской болезни и, главное — от того ощущения неуверенности, которое я испытывал на борту драккара.

Наконец мы добрались до берегов восточных англов и получили приказ причалить в одном из портов. Стоял особенно жаркий солнечный полдень, на небе почти не было облаков, и теплый бриз доносил приятную весть о том, что земли, лежащие перед нами, пустынны. Скоро их богатства станут нашими, и все плоды этих земель перейдут к нам. Но я сгорал от нетерпения проверить свои воинские способности и доказать свою доблесть.

После утомительной высадки мы целый день устраивали лагерь, а когда наступила ночь, вокруг была выставлена многочисленная охрана. Остальные улеглись спать, чтобы назавтра быть бодрыми и готовыми ко всяким неожиданностям. Но, как бы ни утомил меня минувший день, засыпал я с трудом.

— Энгус, Энгус, вставай, парень!

— …

— Вставай, да протри свою заспанную рожу — уверяю тебя, нам есть чем заняться!

Шум сотен человек, занимающихся утренними делами, наконец, привел меня в чувство. Я старательно протер глаза, чтобы сбросить последние остатки сна, которые упорно тащили меня обратно в блаженные грезы.

— Ешь овсянку и будь готов! — приказал Браги, сунув мне миску с пшеницей и овсом, сваренными на молоке. В кашу был также подмешан овечий сыр, что примирило меня с ненавистным варевом. Но я уже и без овсянки пришел в себя и первым делом схватил топор, будто только в нем теперь заключалась вся моя жизнь. Какая, к черту, овсянка в такой день?!

— Куда спешишь, парень? — посмеялся над моей серьезностью Браги. — Дел действительно много, но если не делать каждое из них как положено, то не добьешься ничего.