Однако ей было не до костюма, она схватилась за голову:

— Ты хочешь есть, а у меня в холодильнике шаром покати!Завтра с утра собиралась на рынок…

— А что тебе мешает сходить сегодня? Рынок-то рядом. Ипочему ты не хвалишь мой новый костюм?

— Да-да, неплохо, — рассеянно кивнула Фрося, погружаясь вразмышления. — Как-то неловко тебя сразу бросать, — забормотала она, — как-тонекрасиво получается: ты в дверь, а я за дверь… Но с другой стороны кормитьтебя совершенно нечем.

Я наблюдала за ней и дивилась: как легко люди создают себепроблемы и как мучительно ломают голову над тем, что и яйца выеденного нестоит. То ли дело я…

Впрочем, речь тут не обо мне — к сожалению. В конце концовФрося растерянно уставилась на меня и спросила:

— Так что, Соня, как мне быть? Может есть смысл сходить на рынок?

Я рассердилась:

— Конечно, раз ты к моему приезду так тщательно все подъела.Беги скорей и покупай все самое вкусное. С утра мне уйму нервов вымотали, да ичемодан выкачал из меня немало калорий, так что могу себе позволить легкоеотклонение от диеты. Впрочем, нет, будем сдерживаться, поэтому купи мнекилограмма два еды, не больше.

— Хорошо, я быстро: одна нога здесь, другая там.

— Кому ты рассказываешь, я тебя знаю.

Схватив громадную сумку, Фрося убежала, я же распаковалачемодан, освободила в шкафу несколько полок и аккуратно разложила на них своибюстгальтеры, панталоны и прочее. Хотела переодеться, но, передумала, решив,что Фрося недостаточно еще насладилась моим французским костюмом.

Поскольку я женщина быстрая и ловкая, из тех, у которых вруках огонь, то за десять минут со всеми делами управилась. Фрося, копуша,думаю, и до лифта еще не дошла.

Покончив с делами, я огляделась. Возник естественный вопрос:“Чем бы заняться?”. Словно по заказу я увидела на мольберте картину.

Да-а, забыла сказать, моя Фрося художница. Она имелапричастность к оформлению одной из моих книг. Несмотря на значительную разницув возрасте, мы очень сдружились. Когда Фрося бывает в Москве, всегдаостанавливается только у меня.

Я тоже частенько к ней приезжаю, потому что люблю ее нетолько как подругу, но и как творца.

Она тоже меня обожает. Как известно: бездари тянутся кбездарям, а таланты — к талантам. Фрося очень талантливая художница.Талантливая и трудолюбивая. В свои двадцать шесть она достигла признания. Неподумайте, что я преувеличиваю, Фрося действительно очень талантлива.

Возможно, и гениальна.

Как всем известно, я тоже не бездарь. Мы, творческие люди,обычно умеем все. Какая разница что писать: книги или картины — нам безразницы.

В пароксизме творчества, я накинула на себя Фросину рабочуюблузу, дабы не испачкать французский костюм, и, схватившись за кисти,уставилась на картину.

Мне сразу не понравился ее колорит, явно не хваталокрасного. С присущим мне бесстрашием принялась за дело. Высунув от усердияязык, я щедро обогащала картину красным, когда в дверь постучали. Зная повадкиФроси, я крикнула:

— Открыто!

В прихожей раздался топот, и в комнату ввалились триздоровенных мужика, настоящие мордовороты. Увидев, что я пытаюсь внести своюлепту во Фросину картину, они возмутились:

— Хорош пачкать холст!

— Что значит — пачкать? — возмутилась и я.

— А то и значит, что мы почище тебе нашли работенку, —заявил самый огромный мужик, из тех, кому возражать не хочется.

Однако я, невзирая на обстоятельства, всегда возразитьготова, но на этот раз (увы) не удалось.

Нет, я пыталась им объяснить, что в этом деле (в живописи) исама кое-что понимаю, что обойдусь без советчиков, но мордовороты слушать меняне стали. Накинув на мою голову мешок, они связали мне руки и ноги и потащиливон из квартиры. Вытащили на улицу и со страшным матом затолкали в машину.

Думаете я испугалась?

Нисколечко.

“Опять Фроська дуркует, — думала я, лежа на заднем сидении.— Известная приколистка”.

В прошлом году она нашей общей подруге, бизнесменке Тамарке,письмо от любовника сконструировала — вечный зов!

И Тамарка, как дура последняя, в Турцию помелась вызволятьсвоего обожаемого юнца с курорта для средне-нищих. Вот там-то турки за девочкубабушку нашу и приняли и попытались определить Тамарку в бордель.

Бедный был бы бордель!

Преуспевающая бизнесменка Тамарка там навела бы порядок —такой же, какой она (и еже с нею) навела в нашей стране.

Пока турки пробовали престарелой Тамаркой поторговать (говорилаей, не увлекайся лифтингом своего лица!), любовник тем временем с цыпочкой(ноги торчат из ушей) на Таити балдел на “бабки” Тамаркины. А почему бы и непобалдеть!

Вот такой безобидный прикол сделала Фрося нашейпреуспевающей бизнесменке. Мы с Марусей со смеху чуть ни погибли. Да что мы,вся Москва над Тамаркой смеялась.

Однако теперь, лежа в машине с мешком на голове, я чувствоюмора мигом утратила. И жизнерадостность исчезла куда-то. И оптимизм куда-тоушел.

“Как надоела она, эта Фрося, со своими приколами! — злиласья зверски. — Будто ее примитивными штучками можно пронять меня, умницу икрасавицу! Сразу ее раскусила, с первых же слов.

Ха, холодильник пустой!

Нашла повод смыться из дому. И теперь эти дебилы Ванькуваляют…

Ну, да бог с ними, пусть порезвятся…

Но что я сделаю им, если они покалечат мой французскийкостюм…

Даже страшно подумать!”

Вот такими благими намерениями была я полна.

Ехали мы довольно долго; я устала лежать в неудобной позе,связанная, с мешком на голове. Признаюсь, уже страшно злилась, нечеловечески —ведь привыкла к жизни иной.

“Не затянулась ли шутка? — думала я. — Напугали, по городуповозили, хватит, пора бы и меру знать”.

Увы, выразить свое «фи» я не могла: мордовороты сделали то,чего не догадались сделать все мои мужья — рот залепили мне скотчем. Поступилимордовороты, должна заметить, весьма предусмотрительно, иначе наслушались быони от меня такого, чего и врагу не пожелаешь. Здесь я большая мастерица,натренировалась на своих мужьях…

Впрочем, я и со скотчем уже начала вести себя оченьтревожно: ерзала, крутилась, куда-то ногами била — думаю в дверцу машины.