с самого начала. Фёдор слушал, склонив голову набок, и с полного лица его не сходило сонное выражение, словно ему рассказывали не о Чародейке, а о какой-нибудь обыкновенной Мильтурумке или Одесской номер шестнадцать.

«Экий хладнокровный, — подумал Петя, — ничем его не прошибёшь», — и собирался уже повторить рассказ, но Толя толкнул его в бок и шепнул:

— Клавдия Васильевна!

Вошла старая строгая учительница. Ребята разбежались по партам.

Клавдия Васильевна хорошо знала своих учеников, но ученики знали её ещё лучше. Вот она достала из портфеля толстую книгу с закладками и какой-то иллюстрированный журнал, а записную книжку, в которой имела обыкновение выставлять отметки, не достала. Класс облегчённо вздохнул: значит, не будет спрашивать.

— Давайте, ребята, сегодня устроим час вопросов и ответов, — сказала учительница.

Раздался радостный гул. Клавдия Васильевна любила изредка устраивать занятия, на которых ученики задавали ей любые вопросы. Почему-то такие уроки ребята стали называть «обратными».

Узнав об этом нововведении, директор несколько обеспокоился и поставил на педсовете вопрос о том, не приведут ли «обратные» уроки к снижению процента успеваемости, к потере преподавательского авторитета.

Но Клавдия Васильевна сказала, что постарается отвечать так, чтобы процент успеваемости не снижался, авторитет её не падал. И директор успокоился.

Как только Клавдия Васильевна объявила «обратный» урок, со всех сторон посыпались вопросы:

— Правда, что на звёздах люди живут?

— Почему дедушку Егора оштрафовали на пять трудодней?

— Почему у животных дети начинают ходить сразу, как родятся, а у людей — нет? — спросил Фёдор.

— Это правда, что шагающий экскаватор не шагает?

— Почему в феврале двадцать восемь дней?

— Почему выпускают тракторы на лигроине, когда дизельное топливо дешевле? — спросил Фёдор.

— Почему к нам кино второй месяц не приезжает?

— Где растут ананасы?

— Что это за пшеница Чародейка? — начал Толя и запнулся, увидев, что Коська показывает ему украдкой кулак. Но Клавдия Васильевна услышала Толин голос.

— Тебя интересует Чародейка, Чулков? — спросила она, подходя к его парте.

Толя взглянул на Коську и пробормотал:

— Нет, не интересует, я так просто…

— У этого сорта пшеницы любопытная судьба, — сказала Клавдия Васильевна. — Хотите послушать, ребята?

— Хотим! — закричал класс, заглушая одинокий голос паренька, упрямо повторявшего: «Почему не приезжает кино?»

— Однажды далеко, в Узбекистане, — начала учительница, — колхозники увидели на своём поле несколько стеблей странного растения. Оно было похоже на пшеницу, только на стебле рос не один колосок, а целый пучок колосьев, целая веточка. Никто не знал, откуда взялась эта невиданная пшеница. И вот одна молодая колхозница по имени Гюльсара посеяла чудесные семена и получила урожай свыше семидесяти центнеров…

— С гектара? — спросил Коська с хорошо разыгранным изумлением.

— Да, ребята, свыше семидесяти центнеров, если пересчитать на гектары. Повезла Гюльсара сноп этой пшеницы в Москву, на сельскохозяйственную выставку. Там её увидели колхозники из Кахетии и выпросили два колоска. А у Гюльсары на следующий год ничего не вышло: пшеница почему-то превратилась в обыкновенную…

Петя слушал, подперев голову ладонями, и учительнице казалось, что он видит горячие земли Узбекистана, тяжёлое море пшеницы, огорчённую Гюльсару. А Петя думал совсем о другом. Он думал о том, что не случайно в портфеле Клавдии Васильевны оказался журнал с портретом Гюльсары, не случайно она так долго объясняет о Чародейке: наверно, агроном успел разнести по деревне слух о письме и о зёрнышках, и, наверно, в правлении уже загадывают, как половчее прибрать к рукам эти зёрнышки…

— У кахетинских колхозников Чародейка принялась, — продолжала, между тем, учительница. — И правительство поручило учёным внедрить этот сорт на колхозные поля. «Только, — предупредили учёных, — работайте так, чтобы не пропало ни одно зёрнышко». Это и понятно: ведь у грузинских колхозников было всего два колоска.

— Отберут, — вздохнул Петя.

— Сколько зёрнышек-то прислано? — спросил Федя.

— Двадцать.

— А где они?

— Я их положил яровизировать.

— Куда?

— На сеновал.

— Ну и дурной, — проговорил Фёдор всё с тем же выражением нерушимого спокойствия.

— А что?

— Их у тебя давно воробьи склевали.

Петя побледнел, вскочил с места, бросился мимо удивлённой учительницы, крикнул в дверях: «Клавдия Васильевна, можно выйти?» — и, не дожидаясь ответа, выбежал из класса.

Вернулся он только к третьему уроку, расстроенный и грязный.

— Ну что? — спросил Фёдор.

— Девятнадцать штук осталось, — ответил Петя, отводя глаза.

— А может, в письме и было девятнадцать?

— Нет. Мы много раз считали. Двадцать штук было. И воробья, который склевал, я видел. Прямо у меня из-под носа склевал. Я этого воробья приметил. Попадётся он мне!

Тяжело потянулось время.

Притихшие друзья грустно сидели за своими партами, отвечали плохо, и даже хладнокровный Фёдор, к всеобщему изумлению, схватил первую в своей жизни тройку.

Вечером они собрались у недостроенной риги. Это было пустынное место, отгороженное от деревни яблонями и кустарниками, и крики сердитых матерей, которые, высунувшись из окон, сзывали ребят ужинать, не долетали сюда.

Ребята уселись на брёвнах и стали обсуждать: что делать? Коська закурил.

— Сегодня вышел из школы, прямо проходу нет, — сказал Петя. — И бригадиры, и доярки — все спрашивают: «Что мол за письмо тебе из Москвы прислали, да что там, да сколько зёрнышек?» Из района уже звонили. Агроном Александр Александрович велел завтра зёрна ему показать.

— Так я и знал! — проговорил Толя. — Вот узнают про воробья и вовсе отберут.

— Надо помалкивать об этом, — предложил Коська.

— Как так помалкивать? — возмутился Петя. — Мне доверено, а я — в кусты?

— Тогда давайте объявим, — Коська хитро сощурил глаза, — что воробьи склевали все двадцать.

— Это зачем?

— А очень просто. Агроном головой покачает и отступится. А мы посеем где-нибудь, чтобы никто не знал, — и будет порядок.

— Это называется: враньё, — сказал Фёдор.

— Ну, глядите сами. — Коська невесело усмехнулся. — Вот отберут посевной материал, как ты Петька, в глаза академику глядеть станешь?

— А я ему напишу: так и так мол, обижайтесь не обижайтесь, а одно зёрнышко склевал воробей. По моему личному недосмотру.

— Ещё не хватало, — возразил Коська. — Огорчать человека. Давайте голосовать за моё предложение. Я — «за». — Он поднял руку и угрожающе посмотрел на Толю. Толя отодвинулся от него, но руку поднял. Неожиданно поддержал Коську и Фёдор.

— Сам говорил, что враньё, а сам голосуешь. — укоризненно проговорил Петя и тоже поднял руку. — Только вот что, ребята: мы должны разбиться в лепёшку, а получить с девятнадцати зёрнышек такой урожай, какой получают с двадцати.

— А соберём ли? — с сомнением протянул Толя.

— Нам теперь не собрать нельзя. А кто не верит или боится, пускай сейчас уходит.

— Это правильно, — согласился Коська. — Значит, так: говорим всем и каждому, что зёрнышки пропали, и через