– Никогда моей госпожой не была принцесса, но я тебябоюсь. Боюсь того, что ты мне сделаешь. Что ты заставишь меня делать с другими.Я боюсь одним глотком привязать себя к твоей судьбе.

Я качнула головой, но не отвела взгляда от его глаз.

– Я не привязываю ни твою судьбу к моей, ни мою ктвоей, Аблойк. Лишь предлагаю глотнуть силы, что прежде была твоей. Стань тем,кем был когда-то. Не я даю тебе этот дар, это кубок Бога, кубок Консорта. Ондал его мне, он повелел предложить тебе напиток.

– Он говорил обо мне?

– Не о тебе конкретно, но он повелел мне отнести кубокстражам. Богиня велела мне найти вам иную пищу. - Я нахмурилась, не зная, какобъяснить то, что я видела, что делала во сне. Логичные и стройные в голове,видения теряют убедительность, когда пытаешься их передать.

Я попыталась выразить словами то, что понимала сердцем:

– Твой только первый глоток, а будут еще другие. Отпей,и посмотрим, что будет.

– Боюсь, - прошептал он.

– Бойся, но пей, Аблойк.

– Ты не презираешь меня за мой страх?

– Только те, кто никогда ничего не боялся, могутпрезирать других за чувство страха. Хотя я думаю, что те, кто ничего в жизни небоятся - или врут, или лишены воображения.

Тут он улыбнулся, а потом даже рассмеялся, и в его смехе яуловила отзвук смеха Бога. Частица прежней божественности Аблойка векамисохранялась в этом кубке. Тень его прежней силы ждала и наблюдала. Наблюдала -и ждала того, кто найдет путь сквозь видение к холму на границе зимы и весны, накраю тьмы и рассвета, к грани, где соприкасаются смертность и бессмертие.

Я улыбнулась в ответ на его смех, и хор мужских смешков повсей комнате меня поддержал. Такой смех заразителен. Кто-то смеется, и тыневольно смеешься с ним вместе.

– Ты только держишь кубок в руке, - сказал Рис, - а яуже смеюсь с тобой вместе. Ты сотни лет не мог так смешить.

Страж повернулся к нам мальчишески красивым лицом со шрамамина месте одного трехцветно-голубого глаза.

– Пей, и узнаем, много ли осталось от того тебя - илине пей, и оставайся тенью и предметом шуток.

– Посмешищем, - сказал Аблойк.

Рис кивнул и подошел к нам. Белые кудри спадали ему допояса, одевая самое мускулистое тело в королевской страже. Правда, он был исамым низеньким из стражей - чистокровный сидхе всего в пять футов шесть дюймовростом, неслыханное дело.

– Что тебе терять?

– Я должен попытаться. Должен взять себя в руки. -Аблойк смотрел Рису в глаза так же пристально, как только что смотрел на меня -словно от того, что мы скажем, зависело все на свете.

– Если тебе только и нужно, что очередная бутылка илипакетик порошка - отступи. Отойди в сторону и уступи кубок другому.

Лицо Аблойка исказилось страданием:

– Это мой кубок. Часть меня прежнего.

– Бог не назвал твое имя, Эйб, - напомнил Рис. - Он велелей передать кубок, но не сказал кому.

– Но он мой!

– Только если ты его примешь, - Рис говорил тихо, хотьи отчетливо, и с таким участием, словно страхи Эйба были ему понятны многолучше, чем мне.

– Он мой, - повторил Эйб.

– Так пей, - сказал Рис. - Пей и будь весел.

– Пей и будь проклят, - огрызнулся Эйб. Рис тронул егоза руку.

– Нет, Эйб. Повтори и попытайся поверить: «Пей и будьвесел». Я чаще, чем ты, видел, как возвращались к силе. Твое отношение на этовлияет или может повлиять.

Аблойк шагнул назад, но я поднялась с кровати и встала передним.

– Ты все сохранишь, чему научился за долгие годыпечали, но вернешься к себе. Станешь прежним собой, но старше и мудрее. Дорогойценой доставшаяся мудрость зря не пропадет.

Он поглядел на меня такими темными, такими прозрачнымиглазами:

– Ты велишь мне пить?

Я помотала головой.

– Нет. Я хочу, чтобы ты отпил из кубка, но решить тыдолжен ты сам.

– Ты мне не приказываешь?

Я опять покачала головой.

– У принцессы весьма американские представления освободной воле, - заметил Рис.

– Считаю комплиментом, - сказала я.

– Но… - выговорил Эйб.

– Да, - подтвердил Рис. - Это значит, что все зависиттолько от тебя. Твой выбор. Твоя судьба. Все в твоих руках. Хватит веревки,чтобы повеситься, как говорят.

– Или чтобы спастись, - добавил Дойль, тоже подходя кнам - высокая тень рядом с белоснежным Рисом. Мы с Аблойком стояли между черными белым. Рис когда-то звался Кромм Круах, он был богом смерти и жизни. А Дойль,главный убийца на службе королевы, был прежде богом-целителем Ноденсом. Двабога стояли рядом с нами, а когда я подняла взгляд к Аблойку - в глазах у негомелькнула смутная тень, тень того, чье лицо показалось на миг под капюшономплаща на том холме.

Аблойк поднял кубок - прямо в моих ладонях. Мы подняли кубоквместе, и страж нагнул голову. Губы долю мгновения помедлили у края кубка, иАблойк сделал глоток.

Он запрокидывал кубок все больше, так что упал под конец наколени - но не вынул его из моих рук, - и осушил кубок одним долгим глотком.

Запрокинув голову и закрыв глаза, стоял он на коленях. Спинау него выгнулась, и Аблойк лег на лопатки в море собственных полосатых волос,но ноги не распрямил. Он лежал несколько секунд совершенно неподвижно, и яиспугалась. Я ждала, чтобы он пошевелился. Я ждала, чтобы он задышал - но он недышал.

Страж был похож на спящего, только ноги неестественноподвернуты. В такой позе не спят. Лицо у него разгладилось, и я вдруг осознала,что у Эйба - одного из очень немногих сидхе - были тревожные морщины у глаз игуб. Во сне морщины исчезли. Если, конечно, это был сон.

Я опустилась на пол рядом с ним, так и держа кубок.Наклонившись, я тронула его лицо. Никакой реакции. Я погладила его по щеке ипрошептала:

– Аблойк…

Глаза вдруг распахнулись, и я ахнула от неожиданности. Онсхватил меня за руку - ту, что я прижала к его щеке, - а второй рукой обвил моюталию. Он сел, а может, встал на колени одним сильным движением, сграбаставменя в охапку. Он засмеялся - и уже не тем призрачным смехом, отзвуком того,что звучал в моем сне. Его смех залил все вокруг, и все рассмеялись с нимвместе. Вся комната звенела веселым мужским смехом.

И я смеялась с ним - с ними со всеми. Нельзя было нерассмеяться при виде такой откровенной радости. Аблойк наклонился, преодолевпоследние дюймы расстояния между нашими губами. Я знала, что он хочет меняпоцеловать, и хотела того же. Хотела, чтобы его смех звучал во мне.