Вот пистолеты уж блеснули,

Гремит о шомпол молоток,

В граненый ствол уходят пули,

И щелкнул в первый раз курок.

Вот порох струйкой синеватой

На полку сыплется. Зубчатый,

Надежно ввинченный кремень

Взведен еще…

– Понял-понял! – воскликнул Иволгин. – Ты права. С револьверами сподручнее.

– А вот и боеприпасы!

Она открыла покрытую лаком расписную шкатулку. Внутри оказались плотно уложенные патроны с блестящими жалами пуль.

– Странные пули, – пробормотал Гарик.

– Серебряные, – отозвалась девушка.

– Где же ты их раздобыла?

– Там же, где и все остальное. Вот еще почему мы не торопимся сдавать боеприпасы. Нам чертовски любопытно узнать, зачем граф Пустышкин держал в своем арсенале серебряные пули?

Художник взял один из патронов и осмотрел. Тупой кончик пули был крестообразно надрезан.

– Похоже, этот ваш граф собирался охотиться на нечистую силу.

– Я тоже так думаю, но в диссертации об этом не напишешь. Иволгин взял один из револьверов – рифленые накладки рукояти приятно прилегали к ладони – пощелкал вхолостую курком, проверяя плавность хода спускового крючка, затем начал набивать барабан патронами. Потом зарядил второй.

– Хорошие игрушки, – пробормотал художник. – Надеюсь, не подведут.

– Они были смазаны и обернуты промасленной бумагой, – сказала кандидат наук Прохорова. – Я расконсервировала и подготовила к стрельбе.

Гарик уставился на нее, как на чудо.

– Гляжу, ты полна сюрпризов! – искренне выдохнул он.

– Ну-у, до твоей пассии мне далеко.

– Ладно, нам пора, – быстро сказал Иволгин. – Надо только решить, в каком месте лучше всего перейти в прошлое… Кстати, ты не знаешь, случайно, где мог находиться клуб цвергов? Я был там только во сне.

– Случайно знаю, – откликнулась напарница. – Скорее всего, это клуб ветроградских ювелиров на Корабельной набережной. – То есть – совсем рядом?

– Да.

– Тем лучше, можно дойти пешком.

– Нам надо переодеться! – напомнила Илона.

– Ах да! – спохватился художник. – Ты подобрала себе платье?

– Подобрала, – последовал ответ. – Выйди, я переоденусь. Сам ты тоже можешь переодеться… в соседней комнате. – Да, только возьму костюмчик и реквизит в багажнике.

Он сходил к машине, взял из багажника все необходимое, вернулся в здание, переоделся. Нахлобучив треуголку, постучал в дверь.

– Входи!

Гарик распахнул створку и остолбенел. Девушка пропала. Перед ним стоял стройный юноша в треуголке, камзоле, кюлотах, чулках и туфлях.

– Чего вылупился! – сердито крикнул «юноша». – Ты думал, я в кринолине буду по чужому времени шастать?

– Тебя просто не узнать.

– Ну и отлично! – сказала кандидат исторических наук Прохорова. – Давай только поменяемся клинками. Для меня этот гренадерский палаш длинноват.

Художник отдал ей свою перевязь со шпагой, а сам взял палаш. Револьверы он сунул в правый карман камзола, а левый набил патронами с серебряными пулями. Илона в образе эдакой кавалерист-девицы, только из XVIII века, последовала его примеру. Гарик протянул ей второе кольцо, отобранное им у одного из соглядатаев Брюса.

– Видишь эти насечки? – спросил он.

– Да, – дрогнувшим голосом ответила напарница, которая в глубине души считала происходящее захватывающей игрой.

– Чиркни ногтем поперек них.

Девушка зажмурилась и провела кончиком коротко отстриженного ногтя по кольцу и… пропала. Иволгин вздохнул и повторил тот же жест со своим кольцом. Как всегда, он мгновенно почувствовал, что переход удался, даже – по запаху. Пахло горячим воском. Трепетал свечной огонек, отбрасывая тень растерянно озирающейся напарницы, которая в полумраке еще больше походила на юношу. Судя по обшарпанным стенам, грубо сколоченной кровати, божнице с крохотной иконкой и копеечной свечке в шандале, стоящем на подоконнике, – кабинет кандидата исторических наук Прохоровой триста лет назад был комнатушкой одного из княжеских лакеев. К счастью, ее обитателя в ней не было. Гарик приоткрыл дверь в узкий коридор. Никого. Поманил напарницу за собой и быстро направился к выходу, надеясь, что дверь, ведущая на улицу, не заперта. Повезло. За дверью оказалось крыльцо, по ступенькам которого можно было спуститься в глухой, запущенный сад, от коего в XXI веке и следа не осталось.

Темные купы деревьев, словно изморозью, были усыпаны серебром бледной ночи. Оглянувшись, дабы убедиться, что Илона следует за ним, художник быстро зашагал к ограде. Тем более что от крыльца вела посыпанная песком дорожка, заканчивающаяся у калитки. Калитку легко было открыть, и вскоре напарники оказались где-то на задворках большого пустовойтовского дома. Пока они пробирались малоприятными задами, старательно обходя кучи мусора, девушка молчала. Видимо, шок, вызванный переходом в эпоху, которая до сих пор существовала для нее лишь в виде разрозненных документов, книг, антикварных предметов и архитектурных ансамблей, а теперь предстала во всей своей полнокровности, оказался слишком силен. Нужно было как-то встряхнуть напарницу, вывести ее из ступора, но, как назло, ничего путного в голову не приходило. Сам-то он за всю эту сумасшедшую неделю уже привык к скачкам во времени. Да и поначалу не относился к ним настолько серьезно.

– Эй, подруга! – сказал Иволгин и потряс ее за плечо. – Если ты не придешь в себя, толку от тебя не будет.

– Ох, прости! – выдохнула кандидат исторических наук. – Я до конца не верила, что это все правда.

– Я догадался.

– Но ведь и в самом деле невероятно, чтобы какая-то полоска металла могла перенести человека через три сотни лет! – Лучше всего не думать об этом. Прими в качестве гипотезы, что колдовство способно изменить законы природы.

– Ничего себе – гипотеза! – усмехнулась напарница. – За такие гипотезы упекут в психушку.

– А ты держи ее при себе и смотри во все глаза, впитывай.

– А что тут впитывать? Вонь помойки?

У художника отлегло от сердца. Похоже, Илона оправилась от шока и привычное ироническое отношение к жизни вернулось к ней.

– Потерпи, скоро выберемся на набережную.

Впрочем, набережной этой грязной полоске суши, едва облагороженной деревянными мостками, предстояло стать лет через полутораста, если не больше. Ни каменной мостовой, ни облицованного гранитом берега – волны Малой Извети плескались почти у самых ног путешественников во времени, гулко бились в днища баркасов и челноков, привязанных к сваям. Ни одного уличного фонаря – лишь призрачное сияние бледной ночи озаряло путь. Художник понял, что хорошо помнит это место, хотя видел его только во сне, и доверился наитию, что влекло его мимо спящих обывательских домишек к темному, приземистому дому, в узеньких оконцах которого никогда не было ни проблеска света. Это знали все его гости, что стекались в него вечерами. Они не подходили к вечно запертому парадному, а сразу проникали во внутренний двор и уже через него – в неприметную дверцу, что вела в обширные подвалы, которым сам дом служил лишь прикрытием, ибо истинное его предназначение заключалось в том, чтобы быть клубом цвергов.

– Придется