– Правда? – Таксидермист швырнул окурок в пепельницу, сделанную из головы какой-то огромной ящерицы. – Я об этом ничего не знаю. И что же это за духи?

– В средневековом Китае беззащитные люди лишали себя жизни перед домом тех, кто их обидел. Чтобы потом превратиться в духа и отомстить им.

– Отличный обычай, – одобрил Багиров. – Но, увы, он расходится со здравым смыслом. И с моим личным опытом, кстати, тоже.

Он замолчал, посмотрел сквозь завесу табачного дыма на Марию, а потом спросил:

– И все же – почему вы интересуетесь этим делом?

– Десятого ноября, в годовщину смерти вашей сестры, бывшая однокурсница Эльзы, Ирина Романенко, была найдена мертвой.

– Ирина Романенко?.. – Багиров наморщил широкий лоб. – Кажется, она была подругой Эльзы.

– Да. Это еще не все. Два дня спустя мы нашли тело Татьяны Костриковой.

Рука с сигаретой замерла возле рта Багирова. Он чуть прищурил свои темно-зеленые глаза и уточнил:

– Вы серьезно?

– Абсолютно, – сказала Маша.

– Ну, дела. – Он усмехнулся. – Моя сестренка вернулась с того света, чтобы отомстить своим обидчицам?.. А что, может быть. Это было бы вполне в ее стиле. Одна беда: мертвые не возвращаются.

– Но мстить умеют не только мертвые, но и живые.

И вновь в широком лице Багирова не дрогнул ни один мускул. Он посмотрел Маше в глаза и вдруг отчеканил:

– Я знаю, как закончить этот разговор прямо сейчас.

– И как же?

– У меня есть алиби. Девятого и десятого ноября я был у своей любовницы.

– И вы не выходили из дома?

– Ни разу.

– Чем же вы занимались?

– В основном пил. В промежутках – занимался любовью.

– И ваша подруга может это подтвердить?

– Она пила вместе со мной. Не говоря уже про все остальное.

– Вы можете назвать мне ее имя и адрес?

– Разумеется. Правда, должен предупредить – она замужняя женщина, и муж у нее очень ревнивый. Если вы заявитесь в открытую и начнете при нем расспрашивать мою подружку про нашу связь, ее муж взбесится и прикончит вас обеих.

– А вы не боитесь, что он заявится к вам?

– Нет. Я мало чего боюсь в этой жизни, Мария Александровна. И уж точно не ревнивых мужей.

Маша хотела уточнить, чего же он все-таки боится, но тут из-за стены снова донеслось странное жужжание. И вновь Багиров сделал вид, будто ничего не происходит.

– Что ж… – сказала Мария. – Пожалуй, я услышала все, что хотела. Послушайте, Виктор… – Взгляд Маши смягчился, а на губах заиграла улыбка. – Можно попросить у вас чашку чая и что-нибудь перекусить? Я с обеда ничего не ела.

Багиров пристально посмотрел ей в глаза, а потом вдруг усмехнулся и непонятно проговорил:

– А вы никогда не сдаетесь, верно?

– Не понимаю, о чем вы, – пожала плечами Маша. – Если вам жалко для меня чашки чая…

– Постарайтесь ничего здесь не трогать, – сказал Багиров. – Это в ваших же интересах.

С этими словами он повернулся и прошагал в просторную кухню с плитой и старинным резным буфетом, которую Маша заметила, когда входила в комнату. Едва он скрылся из вида, как Мария быстро поднялась на ноги и подошла к железной двери, из-за которой доносилось жужжание. Взявшись за ручку, Мария плавно опустила ее вниз и легонько потянула дверь на себя. Раздался легкий щелчок, и дверь открылась.

Маша испытала острое чувство дежавю, вот так же несколько дней назад она пробиралась в чулан к сатанистам, только сейчас сердце ее почему-то билось быстрее, чем тогда. Виктор Багиров, при всем его флегматичном спокойствии, казался Марии куда более загадочной и зловещей фигурой, чем парень-автомеханик, вообразивший себя Алистером Кроули.

Маша прислушалась к тому, как Багиров звенит чашками и ложками на кухне, затем распахнула дверь и скользнула внутрь, нашарила рукой выключатель на стене и щелкнула рычажком.

Свет залил огромную комнату, которая на первый взгляд показалась Маше точной копией той, в которой она только что была. Тот же большой рабочий стол, то же обилие чучел животных. На столе стояло чучело белого козленка со склоненной головой. Маша уже собралась развернуться и выскользнуть обратно, но вдруг уловила краем глаза какое-то движение, а вслед за тем услышала легкий жужжащий звук. Она снова взглянула на козленка и застыла с открытым от ужаса ртом. Козленок изменил положение тела, теперь он смотрел прямо на нее, и на мордочке его появилось что-то вроде гневной гримасы.

Снова раздалось жужжание – козленок приподнял ногу, а затем резко пристукнул копытцем по железной крышке стола.

Маша попятилась, и тут задвигались сразу несколько чучел.

Только теперь она разглядела, что это были не просто чучела, а странные симбиозы из мертвой плоти и механизмов – пружин, шестеренок, хромированных суставов, – встроенных прямо в эти неживые тела.

Щенок с искусственным, фосфоресцирующим глазом и разрезанной спиной, из которой торчали стальные позвонки. Черепаха, панцирь которой был откинут, как панель, и обнажал начинку из проводков, спаек и клемм. Огромный красный краб, тело которого заканчивалось беличьими лапками и беличьей головой с оскаленной окровавленной пастью. Какой-то пушистый длинноухий зверек, стоявший на четырех лапах, вместо морды у него было приделано пластиковое кукольное лицо с высунутым язычком, который мелко вибрировал. Расколотое черное пластиковое яйцо, из которого выглядывал перевитый проводками цыпленок. Но самым страшным экспонатом была гусиная голова, стоявшая на черном постаменте, под стеклянным колпаком. Голова была живая и то и дело поворачивалась то левой, то правой стороной, словно хотела получше разглядеть Марию.

От ужаса в горле у Маши перехватило дыхание. Резкий окрик вывел ее из оцепенения:

– Какого черта вы тут делаете?

Маша вздрогнула и обернулась. На пороге комнаты стоял Багиров, и в правой, чуть приподнятой руке его мерцал лезвием нож.

– Что… – Голос Марии сорвался. – Что это за твари?

– Это то, чем я занимаюсь в свободное от работы время, – сказал Виктор. – Но вас я сюда не приглашал.

За спиной у Маши снова что-то тихо зажужжало, а затем послышался странный звук, похожий на человеческий вздох. Маша побледнела. Заметив это, Багиров усмехнулся и сказал:

– Это всего лишь механические игрушки. Хотя для меня они скорее произведения искусства.

– Сшить краба с белкой и научить получившуюся тварь щелкать зубами – это, по-вашему, искусство? – хрипло проговорила Маша.

Багиров опустил нож.

– Таксидермист становится художником тогда, когда в его работе прослеживается идея, а само произведение наделено смыслом.