Штирлиц снова был на грани провала.

– Тетя рассказывала. Вас зовут Марина, вы делаете тете маникюр и педикюр, у вас есть дочь Оля и внук Богдан.

Марина немного расслабилась. Я никогда не видела ее в бойцовской стойке. Хотя логично предположить, что при такой жизни придется научиться и держать удар, и уметь ответить.

– Руки покажи! – велела Марина.

– Что?

– Руки вперед, ладонями вниз!

– Пожалуйста!

Я вытянула руки. Марина внимательно рассмотрела мой модный градиентный маникюр, сделанный в дорогом салоне. Цвет лака на ногтевой пластине плавно переходил от бирюзового к белому.

– Теперь ноги! Выше!

– Вот!

Марина уставилась на мой педикюр. Гель-лак «Кошачий глаз», на ядовито-розовом переливающемся поле мерцает полоска света, эффект 3Д.

– Да, похожие пальцы, – заключила криминалист Марина. – Но это все равно мне не нравится! Зачем Александра Петровна уехала в…

– Преображенск, то есть в Благовещенск. У меня мама заболела, тетя за ней ухаживать будет.

– Мама заболела, а тебя в Москву принесло?

– Приехала в институт поступать.

– Я вижу, в какие институты ты поступаешь, – Марина выразительно показала на мои разбросанные наряды, белье и неубранную постель. – А фингал под глазом тебе на экзамене за хороший ответ поставили?

Синяк я маскировала с помощью тонального крема и пудры перед выходом из дома. И, между прочим, неряхи, которые ленятся застелить кровать, поступают правильно – дают постельному белью просохнуть и проветриться.

– Вам бы в полиции служить, мисс Марпл, – пробормотала я.

– Где надо я служила! Думаешь, я не знаю, сколько эти тряпки стоят и сколько ты отвалила за маникюр с педикюром? Если вы такие богатые, то могли бы нанять сиделку, а не звать на край света несчастную толстую женщину.

– Не такая уж она несчастная. И это было ее решение.

– Да чего гадать? Я сейчас позвоню Александре Петровне.

– Нет! – заорала я. – Не надо звонить! Роуминг страшный, как в Южную Америку. И сейчас из-за разницы во времени там ночь.

– В Южной Америке?

– В … – опять вылетело из головы.

– Плохо помнишь, как родной город называется? – ядовито скривилась Марина. – Ну-ну!

– От волнения, у вас такой напор, испугали меня. Тетя сама вам позвонит, обещаю.

Повезло, что Марину остановили большие расходы на разговор. В противном случае мне пришлось бы не сладко, зазвони телефон, лежащий на столе. И сделать вид, что сама звоню тете, а потом скрыться и набрать номер Марины, было невозможно – в моей квартире нет места, которое не прослушивалось. Хотя если под благовидным предлогом ушмыгнуть в ванную, пустить на полную воду… Пусть это будет последний вариант, план Бэ.

– Ты мне не нравишься! – прямо заявила Марина. – И все это мне не нравится! Даня с Машей про тебя знают?

– Конечно! И Любовь Владимировна, и Данька, и Машка.

– Промокашка! Сама ты… Как тебя?

– Шура. В честь тети.

– Не нравится! – повторила Марина.

– Боюсь, ничем не могу помочь.

– Правильно, бойся!

Марине не хотелось уходить. Внутренний голос подсказывал ей, что здесь нечисто. Наши внутренние голоса способны навести панику, посеять тревогу, но никакой конкретики, уточнения, деталей от них не добьешься. Они как заунывный вой плакальщицы, застрявшей на одной ноте.

Кстати, о плаче. О женщинах, которые легко плачут, говорят, что у них слезы близко. О тех вроде меня, что в трогательные моменты в книге или в кино не вытирают мокрых щек, следовало бы сказать, что у них слезы далеко. Но такого выражения, кажется, нет. Эти женщины не заслуживают отдельной характеристики.

О счастливых переменах в жизни сына я узнала по телефону. Данька позвонил и сказал, что у него две новости: одна хорошая, а другая еще лучше. Он женится и у него будет ребенок. Вечером приведет невесту знакомиться. Слов у меня не нашлось, только невнятное бульканье. Положив трубку, я разрыдалась. Далекие запасы слез вырвались наружу.

Это случилось десятого в девять пятьдесят пять. К приходу Марины, запасы слезной жидкости еще не исчерпались. Марина бросила сумки на пол, порывисто обхватила меня. Со стороны объятия двух толстушек, наверное, смотрятся потешно, ведь они не могут положить головы друг другу на плечи, да и длины рук не хватает, чтобы сойтись на спине.

– Александра Петровна, миленькая! Да что же это! Крепитесь! – причитала Марина. – Ах, вы моя дорогая. Кто? Кто?

Марина хотела узнать, кто умер.

– Нет! Нет! – сквозь рыдания выкрикнула я.

Марина решила, что отрицание – это мое нежелание, неспособность принять удар судьбы. Марина усилила хватку, пытаясь захватить меня за шею, прижать мою голову к своей груди (я ей когда-то озвучила теорию о психотерапевтических возможностях ее бюста). Марина чуть не задушила меня.

– Данька, Данька… – я пыталась вырваться и навести ясность.

Марина уронила руки и завыла. Жутко, по-звериному, задрав голову.

У меня мгновенно прекратилось слезоизвержение:

– Вы неправильно поняли! Успокойтесь! Все в порядке, все живы и еще лучше. Данька женится, и у него будет ребенок. Я плачу от счастья.

Марина уставилась на меня безумным взглядом, схватилась за сердце:

– Какая радость! – прохрипела она.

Пришлось накапать ей лошадиную дозу валерьянки. Отпаивать чаем. У Марины так дрожали руки, что она не могла работать. Я совершенно убеждена, что эмоциональный пароксизм случился из-за резкого перепада, от ужаса к радости. В противном случае Марина была бы лучшим из лучших утешителей.

Наконец, она ушла и булок не оставила. Десять раз повторила, что это все ей не нравится, и она так не оставит. Выждав полчаса, я позвонила на сотовый Марине. На меня обрушился град вопросов, где я, что со мной и даже: «Вы точно живы?» Заверив Марину, что племянница настоящая, не прохиндейка, не аферистка, я надеялась поставить точку. Но не тут-то было.

– Александра Петровна, вы всего не знаете! Вы не видели! Ни в какой институт она не поступает. На столе ни учебников, ни тетрадок. Я таких абитуриенток повидала. Приезжают в Москву и зарабатывают сами знаете каким местом. Накупила дорогих тряпок. Маникюр и педикюр, если в дорогом салоне, тысяч семь рублей не меньше.

Я заплатила семь пятьсот плюс чаевые.

– Марина, не говорите глупостей!

– У нее под глазом фингалище! Понятно, с какими клиентами дело имеет. И от нее несет перегаром!

В стремлении уберечь меня от неприятностей, Марина переусердствовала и опустилась до вранья. Кроме запаха нечищенных зубов, от меня ничем не могло пахнуть. Синяк я активно лечила тремя мазями, и он стал уже светлеть и желтеть.