– Девочка упала, оступилась, несчастный случай, – пыталась я вразумить Марину.

– Я ж и говорю – падшая. Может, я с соседями поговорю? Спрошу, приводит ли клиентов? Путь присмотрят. Оглянуться не успеете, а в квартире бордель.

– Я вам решительно запрещаю! Никаких соседей! Вы меня слышите? Решительно!

– Ой, у вас роуминг! До свидания, Александра Петровна! Скорее приезжайте, – и отключила связь.

6

После развода, который равняется тяжелой операции на сердце, у меня было два замечательных, но бесперспективных романа и одна половая дружба.

Про тренера я уже упоминала. Андрей был прекрасен во всех отношениях. Высок, красив, надежен, заботлив и внимателен, почти не пил и очень нравился моим родителям. Они считали, что за ним я буду как за каменной стеной. «В тюрьме, что ли?» – уточняла я. Андрей был прекрасным отцом, ладил с Данькой и заботился о детях от первого брака. Мои родители спрашивали меня, почему он разошелся. Вдруг в этом замечательном мужчине есть какой-то тайный изъян. Я отвечала, что любительский спорт коварен непостоянством пристрастий. Бывшая жена Андрея разлюбила волейбол и увлеклась хоккеем, то есть завела шуры-муры с тренером по хоккею.

К тому моменту, когда Андрей сделал мне предложение, я пришла к выводу, что ничего из нашей связи не получится. Это только говорится, что противоположности притягиваются. Две непараллельные прямые пересекутся в одной точке, а потом снова убегут в разные стороны, все дальше и дальше удаляясь друг от друга. Мне было, точнее, постепенно стало, с Андреем скучно. Его интересовали спорт, автомобили, рыбалка. Посидеть с друзьями за пивом с воблой, забить козла, посмотреть телевизор. Зимой покататься на лыжах, потом костерок, шашлычок под коньячок – красота! Какого нормального человека не восхитит такой отдых? Меня. Он не читал книг совершенно, даже «Трех мушкетеров» не осилил, засыпал в театре, в музеях у него начинала болеть голова. Когда я принималась говорить о том, что меня интересовало: литература, искусство, наука – он зевал и томился, ждал, когда я замолкну. У Андрея не было комплекса по поводу моей умности. Он считал, что я поддаюсь моде, пыжусь, увлекаюсь скучными вещами, а жить надо на полную катушку (см. выше).

Я задавала типичный вопрос всех влюбленных.

– Что тебе во мне нравится? – спрашивала я.

– Ты красивая – раз. И два – мне с тобой весело душой.

Все правильно. Когда я в ударе, то из меня сыплются остроты, каламбуры, я затейница и проказница. Но поживи я с Андреем год или много – два, все эти качества превратились бы в свою противоположность, я бы его возненавидела. Я много видела семей, которые сошлись без особой душевной связи, просто логично подкатили к загсу, потому что альтернативой было разбежаться в разные стороны, а с какой стати? Все вроде неплохо. Но и не восхитительно! Со временем они превратились во врагов, скованных наручниками – детьми. Или, лучший вариант, совместно проживающих, терпящих друг друга, ведущих общее хозяйство субъектов. С горячо любимым человеком, с которым идешь в загс, потому что желаешь освещения союза, вашего с ним продолжения – детей, не желаешь расставаться ни днем, ни ночью, ни в радости, ни в горе… И с таким человеком оказывается непросто день за днем проживать, а с нелюбимым – ад.

Расставание с Андреем было нехорошим. По моей вине. Все тянула, тянула с объяснением, надеялась, он сам поймет, что такая непрактичная, витающая в облаках, не разделяющая его интересов особа ему не подходит. Дотянула, пока он как-то не пришел в костюме с галстуком, с огромным букетом цветов, с шампанским и тортом (колец, делая предложение, мужчины тогда не дарили). Андрей торжественно попросил моей руки у мамы и папы, сказал, что будет любить и оберегать меня до гробовой доски. Он хотел, чтобы было красиво и пафосно, а я мысленно обругала его за то, что не поговорил со мной заранее.

Все трое уставились на меня, ожидая всплеска бурной радости. Я молчала.

– Сашенька? – подала голос мама.

– Можно, мы поговорим наедине? – попросила я.

Родители вышли из кухни. Все судьбоносные разговоры у русских людей проходят на кухне.

Это очень тяжело отказывать хорошему человеку, видеть, как от ликования он переходит к недоумению, обиде, разочарованию. Будто он что-то у меня просит, а я могу, но не хочу дать, жадничаю.

«Почему, ну почему?» – требовал Андрей. «У нас ничего не получится. Я тебе не подхожу», – повторяла я как заведенная. «Ну почему, почему?» Сказать, что мне с ним скучно, что он недалекий, недуховный, неинтересный, было невозможно.

Кончилось тем, что Андрею пришло в голову самое логичное из объяснений:

– У тебя появился другой?

– Извини! – мелко закивала я.

Андрей встал. На него было больно смотреть, потому что ему самому было страшно больно.

– У нас в стране еще остались порядочные женщины? – задал риторический вопрос Андрей.

– Конечно! – с энтузиазмом подхватила я. – Ты обязательно встретишь самую лучшую, ты достоин самой прекрасной. Посмотри на ситуацию под другим углом. Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло.

– Мне везет как субботнему утопленнику. В баню ходить не надо.

Он шагнул к двери, и тут я сморозила глупость.

– Не заберешь? – показала на цветы, вино, торт.

Если бы Андрей отвесил мне пощечину, я бы поняла и не обиделась. То, как он посмотрел на меня, было хуже всяких пощечин.

Мне понадобился почти год, чтобы прийти в себя после удара, который я нанесла Андрею. Для молодой здоровой тридцатилетней женщины это немало, скажу в свое оправдание. Хотя все дело только в том, что я плохо и долго отхожу от предательства, особенно если оно собственное.

Я работала внештатным корректором в издательстве, Савва трудился там же и был редактором. Редактором высшего класса. Из графоманских рукописей высекал детективы и женские романы, которые расходились огромными тиражами. В противоположность Андрею Савва был начитан, эрудирован и общение с ним – именины сердца. У нас случился служебный роман на почве обсуждения книжных новинок и классической литературы.

Внешность Саввы была непримечательной. Невысокого роста, лупоглазый, лицо в рытвинах от юношеских угрей, зубы вперемешку. Словно они росли пьяными, наползали друг на друга, толкались, дрались, потом протрезвели и застыли.

Когда Жаклин Кеннеди выходила замуж за старого, маленького, довольно безобразного миллиардера Онассиса и ей указали на плюгавость жениха, Жаклин ответила что-то вроде: если он поставит стопкой свои миллионы и заберется на них, то будет выше многих и красивей. Когда Савва начинал говорить, он становился дьявольски обаятельным.

Увы мне, увы! Савва имел один маленький недостаток, который, чем ближе мы сходились, превращался в гигантский. Савва писал стихи. Очень плохие.

Раздвоение личности, столь любимое авторами триллеров, в жизни встречается крайне редко, профессиональные карьеры десятков тысяч психиатров начались и закончились, но им так и не встретился пациент с расстройством множественной личности. А вот у людей искусства – музыкантов, художников, литераторов – две личности под одной шляпой встречаются регулярно. Одна личность – тонкий знаток, остроумный критик, обладатель отличного вкуса, человек, способный увидеть в обруганном произведении новаторство, тенденцию развития, будущее направление. Вторая личность – бездарный и начисто лишенный самокритики автор. Как может подобное сочетаться: прозорливость по отношению к чужим произведениям и полная слепота на собственные? Однако может.