и оно, внимательно изучающее меня. Судя по всему, окружающая темнота не была для этого существа помехой.

Не до конца осознавая, что делаю, я начал медленно протягивать вперед левую руку. Пальцы тряслись, как от сильной нагрузки.

«Ты что, совсем выжил из ума? Что ты творишь?!!».

Завизжал в голове мой внутренний голос, но я его не послушал. Страх словно парализовал часть мозга, не давая возможности соображать.

Пальцы вытянутой руки коснулись его. Я ожидал ощутить шерстяной покров. Такой короткий и гладкий, как у коров, но то, что нащупала ладонь, точно не было коровьей шерстью. Кожа. Гладкая и ровная, под которой угадывались мощные мышцы. От моего прикосновения они напряглись, а существо издало очередное мычание. На этот раз не то недовольное, словно от внезапного пробуждения, а угрожающее. То, которое издает бык, готовый вздернуть вас на своих рогах. Я резко отпрянул назад, поскользнулся на луже дерьма и, чуть было, не потерял равновесие.

«Помоги мне, Шамаш, что это?».

Существо запыхтело сильнее и чаще. Я начал медленно отходить, с трудом переставляя ноги, налитые свинцом. Оно сделало шаг за мной. Я два шага назад, пятясь к выходу из этого ужасного места. Он снова подвинулся вперед, а затем издал рев. Рев, от звука которого у меня заложило уши, а сердце, еще так недавно пытавшееся выскочить изо рта, ушло в пятки. Он был такой силы, что от его эха окружающие стены вполне могли пойти трещинами. Никогда в своей жизни я не слышал такого громкого и страшного звука. Он не сравнится и со стаей львов, рыкнувших разом. В этот момент мои нервы не выдержали, и я закричал. Закричал во все горло. Только своего крика я не услышал, ибо уши продолжали звенеть от рева существа, красные и светящиеся глаза которого уже почти нависли надо мной.

[1]Отрывок из поэмы о Гильгамеше. Приводится в переводе И.М. Дьяконова.

2

— Да угомони ты эту обезьяну!

— Как, господин?

Я продолжал орать, видя над собой нависшие красные глаза чудовища, как вдруг почувствовал сильный удар в левую скулу. Крик резко прервался, и все поплыло, образуя туман.

— Вот так, например, — услышал я чей-то грозный голос.

Существо начало быстро расплываться, а затем и вовсе исчезло, как и темный коридор. Теперь я видел лишь какую-то серую ткань под потолком да смутные очертания двух человек, стоявших возле того места, где я лежал. Туман перед глазами не давал различить что-нибудь еще.

— Да сожрут тебя гули[1], Ранаи! — рявкнул все тот же голос.

— Простите, господин, — промямлил второй неуверенно в ответ.

— Клянусь задом павиана! Ты только горшки с дерьмом выносить способен! Убирайся с глаз моих!

Послышался звук поспешных шагов, шелест одернутой ткани, и собеседник «грозного» человека выскользнул из помещения.

Силуэт незнакомца возник в тумане передо мной и, прежде, чем я окунулся в забытье, он произнес:

— Кто же ты такой, а? Ничего, скоро я это узнаю.

[1] Гуль — существо из арабских мифов, оборотень, обитающий в пустыне и питающийся свежей мертвечиной.

3

На этот раз я отчетливо осознавал, что это сон, однако легче от этого не становилось. Я вновь оказался в камере темницы Эсагилы, прикованный толстой цепью к холодной стене. Напротив снова стоял кувшин с «аккадским вином», а за прутьями решетки виднелся Тегим-апал, с такой знакомой ухмылкой бывалого мучителя. В левой руке он держал ключи от камеры, а в правой — заточенный топор, лезвие которого угрожающе сверкало в тусклом свете факелов.

— Помнишь, я говорил, что ты доживешь до суда, даже если я отрублю тебе ноги? — прошелестел он. — Так вот, я решил, почему бы этого не сделать?

Тюремщик начал отпирать дверь темницы, а я молился, чтобы этот сон поскорее закончился. До того, как он приступит к выполнению своей кровавой угрозы. Но сон, словно на зло, и не думал прекращаться. Тегим-апал повернул ключ в замке, и несмазанная решетка омерзительно заскрипела.

Отбросив связку ключей в сторону, ассириец снял один из факелов, висевших в коридоре:

— Надо прижечь раны, дабы ты не истек кровью, как недорезанный поросенок.

Он вошел в камеру, остановившись передо мной.

— Мне придется орудовать одной рукой, — извиняющимся тоном произнес Тегим-апал, — так, что я могу отрубить не с первого раза. Уж прости, дружок.

Тюремщик поднял руку с топором над головой, а затем с силой опустил на щиколотку моей правой ноги. В этот момент я снова закричал, обрывая сновидение и резко садясь на деревянной кровати.

Пот градом стекал по лицу, заставляя слипаться ресницы, а сердце громко стучало в груди. Аккуратно, чтобы не задеть сломанный нос, я протер глаза, глубоко вдохнул и осмотрелся.

Это был шатер, но довольно просторный, так что в нем помещалась еще одна такая же кровать, стол и табурет напротив, за которыми сидел внушительных размеров воин, внимательно разглядывавший меня черными пытливыми глазами. Его загорелое лицо было довольно худым, правую щеку украшал глубокий шрам, а темная заостренная борода доставала кончиком до груди. Тяжелый доспех в виде плотной рубахи с внушительными бронзовыми пластинами покрывал тело, а на плече крепился пурпурный плащ. Голову воина венчал шлем-шишак, украшенный металлическим яблоком.

— Снова бредни? — спросил он, и я узнал этот грозный глубокий голос. Видимо, это тот самый человек, что врезал мне недавно по щеке, когда я видел… видел…

…не знаю, что я видел…

— Да, — ответил я сиплым голосом и прочистил горло.

— Честно говоря, я и не удивлен, учитывая, в каком состоянии мы тебя нашли.

— Кто вы?

— А вот об этом потом. Сперва я хочу знать, кто ты?