— Папа, — подтвердил Игорь и тоже присел на корточки и протянул руки. — Иди сюда!

Но сын не кинулся в распахнутые объятия. Он подошёл осторожно, потрогал руки, плечи, нос, хвост на отцовском затылке. А потом повернулся к Петрысику.

— Это папа?

— Папа, Стёпка, папа, — кивнул тот. — Он пришёл к тебе в гости.

— Нет, ты не папа, — Стёпка отошёл на шаг, заложив за спину руки, и помотал головой. — Папы живут с мамами и сынами, — он сделал смешное ударение на «ы», — а не в дальних странах.

— Стёпка, так я не в дальней стране, я вот он, — растерянно пробормотал Игорь, ловя на себе сочувствующий взгляд полной женщины в шляпе, как видно — няньки.

— Но ты не живёшь с нами. Почему?

— Потому что мама так захотела. Она захотела, чтобы с вами жил дядя Вова, — совсем растерялся Игорь.

— Тогда, значит, это он как будто мой папа? — теперь Стёпка смотрел на Петрысика, и Игорь не знал, что ответить.

— Стёпушка, ну что ты, в самом деле, — вдруг вмешалась нянька. Голос у неё был ласковым и напевным. — Так бывает, когда у деток мамы и папы живут отдельно. Вот это — твой родной папа, а дядя Володя — мамин муж. Иди, обними папу, он тебя давно не видел, соскучился.

— Ладно, — кивнул Стёпка, и вдруг подскочил к так и сидевшему на корточках Игорю и обхватил его шею руками и прижался к его груди худым тельцем, а к щеке — нежной ребячьей щекой.

— На самом деле я узнал тебя, что ты мой папа, — зашептал он ему на ухо. — Только мама мне сказал, что ты уехал в дальние страны, потому что там тебе интереснее, чем с нами, и теперь мой папа будет дядя Володя, потому что он живёт с нами, а ты нет.

— Стёпка, я никуда не уезжал, я вернулся, я теперь буду к тебе часто приходить, — сказал Игорь, прижимая к себе родное мальчишечье тельце и чувствуя, как перехватывает горло.

— А почему раньше не приходил? — строго отстранился сын.

— Мама не разрешала, — опять растерялся Игорь.

— А, — принял объяснение Стёпка. Видимо, в силах матери было разрешить и не разрешить очень многое.

— Стёпа, пойди, покажи папе свою комнату, свои игрушки, — предложил Петрысик, и мальчишка обрадовано потащил отца на свою территорию.

Территория впечатляла: комната сына — светлые обои в зверушках, шкафчик из светлого дерева, кровать вторым ярусом, внизу — письменный стол с компьютером, телевизор с дивиди-приставкой — была буквально завалена разным хламом, от которого рябило в глазах: конструкторы, роботы-трансформеры, целый парк автомобилей, какие-то кислотного цвета конструкции, ядовито-розовые и ярко-зелёные. Хлам обосновался у стены напротив входа и первым делом завладевал вниманием входящих. У Игоря голова кругом пошла от этой пестрятины.

— Слушай, Стёпа, а зачем тебе столько игрушек?

— А, мама покупает, — отмахнулся он, — и гости на день рождения подарили. Только я с ними не играю, они глупые. Во, смотри!

Сын разыскал в куче игрушек поросёнка. Тот стоял на задних лапах-ногах, свесив вдоль тельца передние лапы-руки, был вполне нормально розовым, разве что морда его была какой-то унылой, а в круглых, слегка выпученных глазах Игорю увиделись отсветы безумия. И тут Стёпка на что-то нажал, и поросёнок вдруг затрясся, переминаясь с ноги на ногу, и голова его вдруг начала вращаться, мячом перекатываясь по груди-плечам-спине, а тельце принялось исторгать какую-то дурацкую песенку с неразборчивыми дребезжащими словами. «Пляска святого Витта» — мелькнуло у Игоря, хотя он точно не знал, что это за пляска такая. Вроде бы, эпилепсия. Вид у поросёнка точно был нездоровый.

— Смотри, папа, он пьяный! — Стёпка смеялся и прыгал рядом с припадочной игрушкой.

— Стёп, давай его выключим, — тихо попросил Игорь. — А ты где пьяных-то видел?

— А, у нас тут гости были, и один дяденька так танцевал, а мама смеялась, и говорила, что он уже пьяный. А ты почему ко мне на день рождения не пришёл? — вдруг сменил тему сын, и до Игоря дошло, что гости с пьяным дяденькой веселились, похоже, по случаю Стёпкиного дня рождения.

— Я собирался. Я даже подарок приготовил, — почти не соврал Игорь. Он действительно весь май приглядывался к детским игрушкам, прикидывая, что бы такое можно было подарить шестилетнему мальчишке. И даже почти решил, что — яркий автомобильчик с педалями — и даже дозвонился до Вики. Но та сказала холодно, что у её сына всё есть, и вообще они весь май проведут во Франции. — Но мама сказала, что вы уезжаете из Москвы. Я так и думал, что вы до сих пор заграницей. Хорошо, дядю Володю встретил, и он меня сюда привёз. Ты уж извини, что с пустыми руками.

— А, ладно, — извинил Стёпка. — А ты умеешь лошадок рисовать?

— Лошадок? — Игорь не успевал за сменой его мысли. — Немножко умею.

— Нарисуй мне, нарисуй! — сын взял его за руку и потащил к письменному столу. — А то у Натальи Борисовны лошадки не получаются!

Он достал из ящика стола альбом для рисования и раскрыл.

— Вот, видишь!

На альбомном листе красовалась кособокая симпатичная зверушка, похожая то ли на крысу, то ли на собаку.

— Это лошадка? — предположил Игорь.

— Да, — кивнул Стёпка. — Правда, не похожа? Нарисуй мне лошадку!

— Я, вообще-то, тоже не художник, — вдруг испугался Игорь. Лошадей в своё время он рисовал много и охотно — вдруг, лет в двенадцать напала на него такая страсть, и он изводил полностью подобные альбомы, срисовывая в них из книг и с плакатов лошадиные головы, гривы, изгибы шей, упругие узлы мышц, стремительный разлёт копыт. Он рисовал лошадей лет до восемнадцати, а потом как-то сразу перерос своё увлечение. Вернее, появились другие интересы, и его стали волновать совсем другие изгибы и упругости. И теперь Игорь смотрел на чистый лист бумаги, вспоминая свои детские ощущения. Вспомнил…

— Дай карандаш.

Он взял у сына карандаш и, не задумываясь и не примеряясь, провёл на листе первую линию. Потом ещё одну, ещё…

— Ух ты! — восхищённо выдохнул над ухом Стёпка. На рисунке скакал конь. У коня была длинная гибкая шея, маленькая точёная голова с острыми ушами и развевающейся гривою, мощная грудь, красивая спина, тонкие в лодыжках ноги, которые легко несли это ладное лошадиное тело. — Красивая лошадка! А какого она будет цвета?

— А это ты уже сам решай, — Игорь смотрел и удивлялся, насколько хорошо у него получилось. Рука, будто вспомнив, сама всё нарисовала. — Я нарисовал, а ты раскрашивай.

— А давай, лошадка будет красная, а ещё травка и солнышко…

Стёпка утащил альбом на свободное место, положил на пол, рассыпал рядом карандаши, плюхнулся на живот и вскоре уже водил по бумаге красным карандашом. А Захарову отчаянно захотелось курить.

— Стёп, ты порисуй пока, я сейчас вернусь, ладно?

Сын кивнул, и Игорь вышел из комнаты, а потом — на террасу у дома.