– Да, это счастье… наткнуться на счастье.

Олег произнес задумчиво:

– Самое большое испытание для человека – устоять нестолько против неудач, сколько против счастья.

Барвинок не поняла, к чему Олег такое брякнул, но мельникнасторожился, взгляд стал острым и недоверчивым. Она постаралась улыбнуться емукак можно более мило, он растянул губы в ответной, пусть и несколько натужнойулыбке, жестом пригласил войти.

Из просторных сеней пахнуло густым ароматом трав, Барвинокзаметила на стенах под потолком пышные пучки трав, как лечебных, так и дляприправ в супе, это сейчас зелень свежая, а для зимы нужно подготовить…

Комната просто огромная, мебель простая, но добротная, еевдоволь, а в открытую дверь видна еще одна комната, такая же просторная.

Барвинок огляделась, сказала довольным голосом:

– А я всегда мечтала, чтобы у меня была такая жесветлая горница, такие комнаты, такой вид из окон… Вам повезло!

– Еще бы, – ответил мельник. – Я как увиделэто место, так сразу… Можете помыться, воды у нас много… ха-ха!.. а потомсразу к столу.

– К столу – это хорошо, – заметил Олег, – кстолу – это я люблю. А уж моя спутница… ее вообще из-за стола не вытащишь.

Барвинок улыбнулась мельнику, не стоит обращать внимания надурака, что мелет все, что взбредет на язык, тот слегка подмигнул ей, мол,понял, таких везде хватает, а Олег рассеянно прошелся по комнате, выглянул вокно, потрогал стулья за спинки, вообще выглядит, как человек, который все ещене пришел в себя после хорошего удара дубиной по голове.

Хозяйка, скромная, тихо улыбающаяся женщина, неслышноподавала на стол, и было видно, как ей приятно угощать гостей, не так часто онисюда забредают.

У мельника разносолов диковинных на столе нет, зато все то,что растет на местных огородах, – в изобилии, все отборное, налитое соком.А мяса, птицы, рыбы и творога едва ли не больше, Барвинок сразу заметила иговядину, и телятину, и баранину, и множество жареных птиц, от крупногомолодого гуся до коричневых комочков скворцов.

Только вино не местное, но были бы деньги – торговцыдоставят любое и куда угодно.

Барвинок ликовала, хозяева скромно улыбались, оченьдовольные, хорошо угостить гостей – это молча побахвалиться достатком, Олегпротив обыкновения не молчал, нахваливал как еду, так и гостеприимство,заметил, что вообще-то у мельников нелегкая жизнь, нужно следить за такимсложным хозяйством, что у простого крестьянина руки бы давно опустились.

Мельник довольно кивнул.

– Работы много, – согласился он. – Но есливовремя все замечать – работы почти никакой. Это нерадивые хозяева ждут, когдаполомается, а тогда хватаются за голову. Тогда – да, непросто.

Хозяйка сказала:

– Он у меня всегда мельницу два раза в день смотритсверху донизу до последнего колесика!

– Лучше сразу подправить, – пояснилмельник, – где треснуло, чем потом поднимать все, когда и жернова рухнут.

– Мудро, – согласился Олег. – Как у васхорошо… Можно, мы посидим снаружи перед сном?

Хозяйка расплылась в довольной улыбке.

– Заметили, – спросила она счастливымголосом, – какие у нас места? С крыльца нагуляться можно!.. И река, и лес,и ручей, и гора… Сама до сих пор насмотреться не могу…

– Давно здесь? – поинтересовался Олег.

– Весной уже двадцатый год пошел!

– Да, – согласился Олег, – за это время можноприкипеть сердцем к такой красоте…

Барвинок посматривала на него искоса, волхв обычно не стольразговорчив, что-то выясняет, вопросы вроде бы ни о чем, но что-то он стараетсяузнать. Либо уже узнал и отыскивает подтверждение…

Хозяйка пошла готовить им комнату для ночлега, Олег вышел накрыльцо, сел на нижнюю ступеньку. Лицо его оставалось задумчивым и немножкопечальным.

Сосны далеко за домом вспыхнули огнем, но внизу уже темень,что значит, солнце за их спинами наконец-то опустилось к самому краю. Ветерокумолк и зарылся под землю, фиолетовый вечер тих и загадочен.

Деревья любуются красными облаками, снизу под ветками ужепочти черно, но округлые подстриженные вершины еще полыхают червонным золотом.Цветы на клумбе, не дожидаясь полной темноты, сложили лепестки и уже спят, каккуры.

Она села на ступеньку выше, подчеркивая тем самым неравенство,но не акцентировала, кто понятливый – поймет, проговорила задумчивым голосом:

– Наверное, хорошо вот так жить. Вдали от города… дажеот села в сторонке. Крестьяне привозят зерно, а увозят муку, а все остальноевремя они наедине с природой, лесными птицами, зверьем, что приходит наводопой…

– Да, я заметил, – обронил он. – Там хорошопротоптанная зверьем тропа к воде… Странно, мельник их не бьет.

– А точно не бьет? Откуда же столько мяса?

– Крестьяне везут, – пояснил он. – Заметила,на столе не было лосятины или оленины? Даже птица вся домашняя. Если бы наводопое убил, звери бы сразу почуяли кровь и стали бы ходить в другое место.

Она сказала счастливо:

– Хорошо! Завидую и радуюсь за людей, что живут мирно исчастливо. Не всем выпадает удача, но кому выпадает – должен за нее держаться.Второго раза может не быть. Счастье… оно такое капризное…

Он подумал, проговорил медленно, в своей чуть ли незасыпающей манере, что ее особенно бесило:

– Не предназначенное тебе счастье, необоснованноеприобретение, не уготовленная Творцом удача… это все западни, расставленные длялюдей слабых и никчемных. Вообще для всех людей! Но слабые в них попадают, асильные обходят и топают дальше.

Она фыркнула:

– Ты загнул что-то уж слишком сложное. И вообще, ктодал тебе право решать за других людей, что им надо, а что не надо?

Он подумал, указал пальцем наверх:

– Оно.

– Кто?

– Создавшее нас, – объяснил он, – создавшеевесь мир и все вокруг мира. Я за справедливость, лапушка.

Она окрысилась:

– Я не лапушка!

– Извини, зверюка.

– И не зверюка! Я – женщина. Красивая, между прочим.Мог бы и заметить. Ты уничтожил запасы магии Кривого Корня ради справедливости?

Он кивнул.

– И ради нее тоже. Все-таки нехорошо, когда однивеликим трудом чего-то достигают, а другой просто так получает вдвое больше. Отзолотой рыбки или джинна из кувшина.

– А еще ради чего?

Он зевнул, потянулся, сладко захрустели суставы.