– Ну вот, – сказал Олег с удовлетворением, –Коростень. Добрались наконец-то. Какой же я все-таки молодец!

– Чего вдруг? – спросила она враждебно.

– Довез в целости, – объяснил он. – Неприбил… ни разу.

– А хотелось?

– Еще бы, – ответил он.

– Очень?

– Да когда как…

– А чего ж не прибил?

Он подумал, объяснил честно:

– Добрый я. Терпеливый. Все вынес, как видишь. Когда другиебудут тебя лупить, как сидорову козу, вспоминай мое неслыханное терпение инесказанную доброту.

Она не нашлась с ответом, молча пустила коня следом. Городприближался медленно, стена вокруг деревянная, простой частокол, хотя жителимогли бы раскошелиться и на каменную, а то как в большом селе…

– Место для мудреца, – обронил Олег. Заметив еенедоумевающий взгляд, пояснил благосклонно: – Уединение нужно искать в большихгородах.

Она поморщилась:

– Ты меня уже замучил прописными истинами!

– Полезные истины, – сказал оннравоучительно, – следует говорить и повторять как можно чаще.

Ее передернуло, словно хлебнула вместо яблочного сокакрепкого уксуса.

На воротах стражи взимают плату с хозяев нагруженных телег.Барвинок начала придерживать коня, ее лицо стало серьезным, очень серьезным,такой волхв ее еще не видел. Глаза трагически расширились, брови сдвинуты, апухлые и всегда слегка приоткрытые губы, словно в постоянной готовности кпоцелуям, сейчас плотно сжаты.

Конь волхва пошел было вперед, но Барвинок перехватила егоза повод и удержала.

– Погоди, – произнесла она напряженнымголосом. – Как это я раньше не догадалась… Но слишком уж было невероятно!А сейчас, когда вспоминаю, все как на ладони… Что я за дура? В деревне ты едване убил Кривого Корня, но магию у него отобрал точно. Так? Дальше… Нас угостилина скатерти-самобранке, но после нашего появления и она… потеряла всю магию.

– Не после появления, – поправил он. – Апотом. Перед нашим уходом.

– Значит, – сказала она торопливо, – неотрицаешь. Потом мельник… Это не случайно после нашей ночевки и цветы завяли, иколесо перестало крутиться, и сам дом сразу постарел?

Он смотрел на нее серьезными зелеными глазами, но она немогла понять их выражения, хотя обычно мужчин читает, как открытую книгу, гдемало букв, а одни картинки.

– И что?

Она перевела дыхание и выпалила:

– Так это ты и есть?

– Кто, – осведомился он, – я есмь?

– Воин, – прокричала она обвиняюще, – чтоубивает магов? А ты мне нагло врал, что это брехня! Ты сам брехло!.. Как можноврать? Это нехорошо! Ты смотрел мне в глаза и врал?

Она задыхалась, не находя слов от великого возмущения, отобиды, едва не бросилась на него с кулаками, а потом просто разревелась. Он сминуту смотрел, как она всхлипывала, размазывая кулачками слезы по щекам,придвинул коня вплотную к ее лошадке и дружески обнял за узкие плечики.

– Я не врал, – сказал он мягко. – Вспомни моислова. Любая горечь с годами забывается, и если тот человек начал убиватьколдунов из-за мести, то уже прекратил бы. Человек не может страдать так долго.Вернее, у него будут новые причины страдать. А если еще и старым ранам болеть,он сойдет с ума. Вообще род людской прекратится.

Она, все еще вздрагивая всем телом от бурного плача,прокричала:

– Так почему же?

– Месть, – проговорил он мягко, – это мелко.И не совсем достойно, хотя и… понятно. Даже оправданно… почти всегда. Ночувство мести выгорает быстро. А вот другое чувство…

– Какое?

– Чувство справедливости, – ответил он. –Только оно может расти и укрепляться всю жизнь. И пускать корни в мысли ипоступки.

Она подняла голову, глаза красные, как у карасика,отчаянные, но взглянула с некоторой надеждой:

– Значит, ты не мстишь за убитую жену?

– Жену? – переспросил он с недоумением. –Нет, конечно. У меня нет жены… У меня совсем другие причины воевать сколдовством, магией, волшебством и любым чародейством. Я бы сказал, более…высокие, что ли, если бы сам не чурался слишком красивых слов.

Она ощутила, что жизнь возвращается к ней не струйкой, абурным потоком, всхлипнула еще разок, вытерла лицо ладошками.

– Как это нет жены? У тебя – и нет?

– Нет, – ответил он. – Была, но в прошломгоду ушла к богатому и красивому купцу.

Она ахнула:

– И ты ее отпустил?

Он посмотрел с недоумением:

– А почему нет? Он хороший человек, к тому же можетдать ей все, что она хотела: богатый уютный дом, покой, приличных соседей, всюжизнь на одном месте… женщины, как догадываешься, не любят таскаться с места наместо вслед за мужьями…

Она возразила почти весело:

– Ты за всех женщин не говори! Это мужчины всеодинаковые, а мы, женщины… ну, почти все, но все-таки не все.

Он соглашался, кивал, этот зайчик ожил, машет лапками,стрекочет, на время даже забыл про главное обвинение, но это ненадолго, вот-вотспросит…

…а он не знает, как ответить, как объяснить, если сам дажедля себя не сформулировал, просто твердо знает, что так надо, что ему веленоТем, Кто создает и лепит род людской, что иначе всему роду людскому то лисгореть дотла в небесном огне, что падет на землю, то ли утонуть в воде, чтопокроет все земли, то ли умереть от мора, который истребит человечество,забывшее, что перед ним есть Цель и к ней надо идти.

Часовые на воротах лишь покосились недовольно на двухвсадников. С таких пустышек надо бы драть вдвое, да власти не велят, могутоказаться важными гонцами, ладно, проезжайте…

Волхв в городе так же невозмутимо взирал с высоты седла, каки в степи. Она поглядывала на него со страхом и осторожностью, это совсем нетот человек, который поймал ее, падающую с дерева, который везде защищал иберег, хотя и не показывал виду, такие мужчины тоже есть, хотя и великаяредкость, настолько великая, что и не верится, каждую минуту ждешь, чтоприкидывается, а на самом деле уже мысленно тащит ее в постель…

За его бесстрастностью, похоже, кроется нечто иное, пару разона отчетливо ощутила идущий от него странный жар, словно в его грудиразгорается жаровня, полная углей, но тут же спохватывается и запахивается вплотный доспех с головы до ног, ничто не выскальзывает наружу.

Когда городские ворота остались за спиной, а подковы вместосухой земли звонко застучали по булыжникам мостовой, Барвинок ощутила, какволхв неспешно скосил глаза в ее сторону.