вещей, чем достигается феноменальный катарсис, действующий от уровня подсознания. Безусловно, Андрей Тарковский, снимая этот фильм, познакомился с творчеством Эммануила Сведенборга, во всяком случае с произведением «О Небесах, о Мире Духов и об Аде», поскольку наиболее сильные и тонкие аллюзии кинополотна вызывают в памяти дерзкие и оригинальные пришедшие из «потустороннего» воззрения северного визионера. Однако и последний фильм Тарковского «Жертвоприношение» (1986 год) наводит нас на мысль о древе жизни в духовном видении Сведенборга. Это наиболее сложный фильм Тарковского: он дуалистичен, поскольку толкует об обоих жертвоприношениях – ложном и истинном. В данном контексте жертвоприношение писателя и бывшего актера Александра (пусть оно и сделано с целью прекращения ядерной войны), совершившего адюльтер с горничной Марией, которую считают ведьмой, является ложным, о чем свидетельствует и сожжение своего дома Александром, и его отъезд в сопровождении санитаров в психиатрическую лечебницу; в то время как жертвоприношение его немого сына, Малыша по фильму, истинное, поскольку он каждый день упорно поливает сухое посаженное им дерево, за что ему возвращается в итоге дар речи, когда он вдруг говорит: «В начале было слово. Почему, папа?». Последнее нас отсылает к Сведенборгу, ведь в засохшем дереве Тарковский изобразил Древо жизни шведского теософа, чтобы некогда на нем возник плод в виде яйца, из которого и появился первый человек Адам. Опять же к Тарковскому пришла от Сведенборга идея личного Апокалипсиса, запечатленного в книге последнего: он один для Александра, которого увозят в психиатрическую больницу; другой для его сына, ибо он благодаря своему жертвоприношению служил Богу в духе и истине. Другое дело, что божественное начало у Тарковского («Солярис») понимается чисто в пантеистическом смысле: это мыслящий не персонифицированный мировой океан, непрерывно производящий образы, существа и вещи. Не отсюда ли происходит и близкий к гностическому антитринитаризм Эммануила Сведенборга? Согласно с которым творение развивается по нижеследующим этапам: Божество (мыслящий океан, Эйн-Соф каббалистов) → Христос, Сын Божий → Ангелы и демоны → Древо жизни → Яйцо Адама → Адам и Ева → начало человеческой истории. Значит, пантеистическое Божество (мыслящий мировой океан) осознало Себя до того предела, когда проявило в рождении Сына Божия, занявшегося творением по своему образу и подобию. Отсюда вполне логически объясняется монархианский модализм Сведенборга, как выясняется, противостоящий арианскому антитринитаризму своего учителя Исаака Ньютона, хотя оба и критикуют ортодоксальный Символ веры Святого Афанасия Великого. В данном миропонимании Сведенборг и разгадавший его Андрей Тарковский приближаются к эллинистическому неоплатонизму (концепция Прокла Диадоха о начале и первой демиургической триаде), тогда как Исаак Ньютон остается в традиционной иудейской парадигме теологии, если вспомнить, что любимым и настольным произведением великого английского ученого, на котором он частично основывал свой антитринитаризм, было «Путеводитель заблудших» (или «Путеводитель растерянных») Маймонида, рационально обосновывающее средневековый иудаизм в категориях философии Аристотеля. Разумеется, Древо жизни у Сведенборга и Тарковского есть аллюзия на древнескандинавское космологическое дерево Иггдрасиль, вокруг которого сосредоточено все сущее, в том числе Девять Миров: на нем принес себя в жертву древнерусский и скандинавский бог Один, прообразуя тем самым будущее распятие Сына Божия Иисуса Христа, ведь крест для христиан такое же Древо жизни.

На всем этом строится большое различие в отношении к Сведенборгу между Андреем Тарковским и Чеславом Милошом: первый всерьез и чутко воспринимал откровения и планетарные странствия визионера; второй подходил к нему как к стимулирующему воображение и фантазии литературному и культурному феномену. Отсюда несравнимые результаты: два гениальных фильма Тарковского и добротное эссе Милоша «Достоевский и Сведенборг», но не более. Так повелось, что режиссеры по разным причинам часто скрывают свои источники, а в случае с Андреем Тарковским нам удалось раскрыть один из подобных.

Между тем русский писатель, на творчество которого Сведенборг оказал безусловное влияние, это Михаил Афанасьевич Булгаков со своим романом «Мастер и Маргарита». Прежде всего в нем ярко отображается концепция шведского теософа об одновременном существовании физического и духовного миров и, как следствие, параллельных вселенных, а планетарные путешествия свиты Воланда несут откровенную аллюзию на сочинение Эммануила Сведенборга «Планеты и их обитатели». Отец писателя Афанасий Иванович Булгаков (1859–1907), богослов и историк церкви, всю жизнь исследовавший протестантизм, в том числе методизм и англиканство, не мог обойти стороной и франкмасонство, сильно интегрированное в английское и североамериканское государства. Во многом благодаря нему, написавшему книгу «Современное франкмасонство в его отношении к церкви и государству» (Киев, 1903), главный роман его выдающегося сына стал в некотором смысле литературным палладиумом тайн вольных каменщиков. Пристрастившись к морфию, последний воочию лицезрел опрокинутое в нашу действительность бытие демонических сведенборгианских персонажей.

Отсюда, как нам представляется, чисто прикладной и связанный с историей франкмасонства интерес Михаила Булгакова, единственного представителя и мастера магического реализма в СССР, пусть и проявленного посредством психостимуляторов, к мировоззрению и произведениям Эммануила Сведенборга, связи которого с тайными сообществами мы постараемся осветить далее по тексту.

Эммануил Сведенборг и тайные общества его времени

Доктор Сэмюэль Джейкоб Хайим Фальк или Фалькон и шведский теософ

Это довольно сложный вопрос с учетом того, что сведенборгиане и последователи Новой церкви всегда отрицали любое участие своего основоположника в подобных организациях, что, впрочем, и не удивительно. С другой стороны, сам Сведенборг вряд ли ограничивал себя в контактах с появившемся тогда на исторической арене франкмасонством, поскольку, одновременно являясь ученым и визионером, живо интересовался эзотерическими традициями. Да и сама по себе жизнь в Лондоне того времени и вращение в его образованных кругах уже предполагала именно это. Протагонист философии интегрального традиционализма, полиглот и эзотерик Рене Генон, к слову, принятый в 1916 году в Капитул Сведенборгианского устава франкмасонства, никак не отрицал того, что шведский теософ состоял в ордене. Если Рене Генон все же несколько уклончиво зачисляет в ряды вольных каменщиков Сведенборга, то Жан-Мари Рагон, известный франкмасонский историк и великий офицер в Ордене тамплиеров Иерусалима великого магистра Бернара-Раймона Фабре-Палапра, с уверенностью говорит о принадлежности к нему и другим тайным сообществам знаменитого визионера. К тому же, он отдает ему пальму первенства в создании так называемого иллюминатского и эзотерического франкмасонства. Тут уж действительно о Сведенборге свидетельствуют его франкмасонские дела. Рагон уверенно называет шведского теософа реформатором ордена вольных каменщиков, создавшего свой собственный устав и учредившего в нем иерархию высших степеней, несущих аллюзию на священнослужителей Иерусалимского Храма и рыцарей-тамплиеров. Мартинист Жерар Анкосс (Папюс) считает, что вдохновителями Сведенборга на этом поприще были представители Ордена Розы и Креста старой шведско-немецкой системы, в своей среде сохранявшие тайны и ритуалы исторического Ордена Храма, упраздненного и уничтоженного по указу французского короля Филиппа Красивого в начале XIV-го столетия. Однако, как