чтобы из оранжереи Хедвиги украли для фрау Виртс несколько розовых роз. К сожалению, Хедвига была приглашена на праздник и узнала свои розы – как говорили, это была «неловкая ситуация со всех сторон»{230}

Дубиль, пока он рыхлил, сажал, косил, стал частью садового пейзажа и мог беспрепятственно подслушивать разговоры, а затем передавать информацию борцам сопротивления. Во время второго визита Гиммлера в Освенцим в 1943 году Дубиль услышал, как Хёсс говорит, что он убежден: его деятельность в лагере – достойное служение отчизне{231}.

Было очевидно, что, даже если Хёссу не нравилась его работа, он выполнял ее добровольно, не по принуждению. Его участие в геноциде можно было бы назвать «выполнением приказов», но Хёсс безоговорочно поддерживал власть, которая издавала, узаконивала и обосновывала эти приказы. Выполнить приказ по уничтожению десятков тысяч невинных людей действительно было непросто. Но не сохранилось никаких свидетельств, что это как-то нарушало его внутреннюю убежденность: «люди низшего сорта» в Европе должны быть вытеснены достойными немцами.

Портниха Марта Фукс сидела на качелях в саду, за которым ухаживали Дубиль и Даниманн. Ее депортировали, унизили, отняли одежду и взамен дали тюремные тряпки, но она не падала духом. Хедвига нуждалась в Марте для поддержания привычной привилегированной жизни. Марта пользовалась своим положением, чтобы спасать жизни.

«Сейчас я очень сожалею, что проводил мало времени с семьей», – Рудольф Хёсс{232}.

– Можешь покачаться, если хочешь, – сказала Марте маленькая дочка Хёссов. – Мы будем следить, чтобы ты не убежала{233}.

Восьмилетняя Бригитта – рожденная под именем Инге-Бригитта, получившая прозвище «Пуппи» – не считала странным, что у них дома и в саду заключенные. «Они всегда казались счастливыми, всегда были готовы с нами поиграть», – вспоминала она много десятков лет спустя{234}. Хайдетраут – «Кинди» – была старше ее на 16 месяцев. Сестер часто одевали в похожие платья. Были братья – старший Клаус, ему в 1942 году было 12 лет, и Ханс-Юрген, круглый пятилетний малыш, который обожал сладости. Можем предположить, кто шил одежду детям.

Для детей Хёссов сад был площадкой. Летом они плескались в небольшом бассейне с приставленной горкой. Играли со своими далматинцами во дворе и лепили куличики в песочнице. Зимой они катались на санках и прибегали домой обниматься с мамой и пить теплое какао. Заключенные мастерили им игрушки: огромный деревянный аэроплан с крутящимся пропеллером для Клауса, маленький автомобиль для Ханса-Юргена, чтобы он мог в нем кататься, как эсэсовские офицеры по Освенциму.

Марту изначально взяли на виллу прислугой, чтобы она помогала по дому и с детьми, которым нравилось проводить время с теми, кто приходил к ним из мира за высокой кирпичной стеной. С другой стороны, заключенные были рады видеть счастливых детей, даже складывалась взаимная привязанность. Очень трогательной была сцена прощания любимого всеми садовника с детьми. Хедвига не сказала им, что его уводят на расстрел, к «стене смерти» у близлежащего блока 11{235}.

Ханс-Юрген, Кинди и Пуппи обожали Марту – она от природы была наделена добродушием – и были не против дать ей покачаться на качелях. Марта знала, что осторожнее всех надо быть с Клаусом, старшим. Клаус состоял в гитлерюгенде и был задирой. Лео Хегер, шофер Хёсса, рассказывал, что Клаус стрелял в заключенных из рогатки. Данута Жемпейль, польская девушка, которая приходила из города чистить детскую обувь и помогать на кухне, вспоминала Клауса как злобного мальчишку, который всегда был рад ударить или хлестнуть заключенного{236}. Мальчик носил детскую форму СС, подаренную «дядей Гени» – самим Генрихом Гиммлером – и обожал наговаривать на заключенных, которых, по его мнению, надо наказать.

Хедвига рассказывала о его поведении мужу, когда тот возвращался с работы. Снимая форму, Рудольф как бы снимал с себя саму должность коменданта лагеря смерти. Пуппи позже рассказывала, что он был «милейшим человеком на свете»{237}.

Дети, разумеется, ничего не знали об ужасной работе отца. Они были слишком малы, чтобы нести груз ответственности; они были невинны. Как и дети, убитые в лагере по командам Хёсса, в том числе младшие родственники Брахи, Ирены и их подруг.

Однажды Хедвига сообщила, что ей срочно необходим человек, способный превратить набор меха в пальто.

– Я могу! – вызвалась Марта.

Проект увенчался успехом. Марта стала швеей в доме Хёссов. Ее новая мастерская не была похожа на ателье. Хедвига выделила ей место на чердаке, разделенном на несколько коморок. Там размещались арийки, выполняющие трудовой долг перед родиной, – в том числе гувернантка детей Эльфрида и польская служанка Аньела Бендарська.

Хотя Эльфриде, по всей видимости, нравилось, когда заключенных избивают, Аньела часто передавала весточки от заключенных, а также таскала для них еду из буфета Хёссов. Аньела признала, что Рудольф хорошо относился к домашней прислуге и садовникам, по особым случаям он даже передавал мужчинам в саду корзинки с едой и бутылки с пивом. Хедвига в конце концов уволила немецких служанок как «лентяек». Их заменили двумя свидетельницами Иеговы, заключенными в Освенцим из-за вероисповедания.

Хедвига рассказывала, что свидетели Иеговы – лучшие слуги, потому что они никогда не воруют. Еще им не надо было платить, хотя официально эсэсовцы обязывались выдавать 25 рейхсмарок лагерной администрации за содержание прислуги.

Красивая кованая калитка отделяла дом от сада. Ступеньки вели к задней двери и кухне, где Хедвига много готовила сама. Марта, которая любила искусство, обратила внимание на картины, развешенные по всему дому. Некоторые были созданы известным польским художником Мечиславом Костельняком, также заключенным, все – краденые. Другие принадлежали кисти брата Хедвиги, Фрица Хензеля – в основном пейзажи вокруг Освенцима реки Сола, которая протекала через дорогу от дома.

В хозяйской спальне висела огромная масляная картина с цветами. Одежда Хедвиги находилась в большом шкафу с четырьмя отсеками и зеркальными дверьми, в которых отражались две односпальные кровати. В бельевых ящичках Хедвиги лежало нижнее белье, изъятое из чемоданов убитых заключенных. Она даже отбирала белье служанкам, давая им взамен старое белье, которое ей не понравилось{238}.

Польский заключенный по имени Вильгельм Кмак был маляром и часто посещал дом Хёссов – закрашивал потертости и детские рисунки на стенах. Он просил домашних портних не ругать детей за то, что рисуют на стенах, потому что эта работа была его единственной связью с внешним миром{239}.

Кабинет Хёсса, наполненный книгами, сигаретами и бутылками водки, был закрыт от посторонних глаз. Одна из книг была о птицах Освенцима, написанная в то самое время. Под влиянием дружбы с учительницей его детей, Кете Томсен, и ее мужем, любителем птиц эсэсовцем Рейнхардом, который был агрономом Освенцима, Хёсс приказал,