– Пожалуй… или лучше другого цвета, – сказала Марта, и консультация продолжилась.

Вещей было так много, что отпадала нужна в инвентаризации, и, разумеется, в их оплате.

Эсэсовцы легко присваивали все, что можно было найти в битком набитых складах краденого. Где-то вещи были разложены на подносах, как в магазине – духи, кружевное белье, носовые платочки, расчески. Присваивали добро, разумеется, не только женщины, вовсе нет – офицеры прибирали к рукам деньги, наручные часы, перьевые ручки. Эсэсовский врач Йохан Кремер часто отправлял друзьям в Германии посылки, собранные из краденых вещей.

– Заключенные разрешали мне забрать что-то из тех вещей, например, мыло, зубную пасту, различные нити, иголки, и так далее, – объяснил он на послевоенном суде, и добавил, что эти предметы были «необходимы для каждодневного пользования»{250}.

Самим заключенным подобные «необходимые» предметы иметь не разрешали, даже если они сами привезли их в лагерь.

Местные поляки, вынужденные работать прислугой в эсэсовских домах, рассказали, что вещи евреев использовались каждый день – от постельного белья до ювелирных украшений, и что в Германию отправляли целые сундуки ценных вещей. Хедвига Хёсс регулярно отправляла на Родину посылки из Освенцима.

Мародерство было частым явлением, однако совершенно незаконным, согласно декларации, подписанной всеми сотрудниками Освенцима: «Я ознакомлен с инструкциями и фактом, что понесу смертельное наказание за любое присвоение еврейского имущества»{251}.

Гражданская медсестра Мария Штромбергер, ставшая одной из союзниц Марты в освенцимском подполье, отказалась подписывать декларацию, возмутившись: «Я не воровка!»{252}. Даже Гиммлер, который прекрасно знал, что нацисты набивают сумки еврейским имуществом, высказывался против воровства, при этом нахваливая своих подчиненных за то, что они ведут себя «прилично», убивая десятки тысяч евреев в Восточной Европе и оккупированной советской территории:

– Мы имели моральное право, долг перед своим народом: мы должны были уничтожить тех, кто хотел уничтожить нас. Однако мы не имеем права наживаться на этом. Нельзя брать себе ни шубу, ни часы, ни марку, ни сигарету – ничего{253}.

Разумеется, эсэсовцам низших рангов запрещалось воровать, потому что это может расцениваться как хищение централизованных государственных ресурсов. «Большие шишки» в Берлине хотели прибрать к рукам как можно больше добра.

Уровень воровства в Освенциме поднялся настолько, что туда была выслана комиссия для расследования. Военный юрист Роберт Мулка приказал обыскать сотрудниц СС и обнаружил у них вынесенные из «Канады» ювелирные украшения и кружевное белье. Женщинам грозило наказание от двух до трех лет тюрьмы. А вот «неодобренные» убийства и садистские пытки расследованию не подлежали: они были просто частью рабочего дня в Освенциме.

Во многих случаях бывших эсэсовцев много лет спустя после освобождения Освенцима привлекали к ответственности именно за воровство.

Среди прочих, к суду был привлечен унтерштурмфюрер СС Максимилиан Грабнер, садист и убийца. Капо из мастерских Грёнке приносил Грабнеру краденые предметы, а тот посылал их семье в Вену. Также он приказал своему дневальному, капралу Пичны, застрелить несколько лис, чтобы его жене сшили лисью шубу. После войны, бывший заключенный Освенцима узнал, что в Вене живет семья с фамилией Грабнер, и что члены этой семьи часто получали посылки из Верхней Силезии. Там находился Освенцим. Он связался с полицией, и военного преступника арестовали и казнили в декабре 1947 года. Таким образом, к обнаружению и смерти его привели именно посылки награбленного{254}.

Жадность также привела к аресту шарфюрера СС Ганса Анхальта, отправившего на свой адрес множество посылок из «Канады». После войны он разнес их по ломбардам, чтобы получить наличные деньги. Его в чем-то заподозрили лишь в 1964 году – дом обыскали и обнаружили остатки краденого добра из «Канады», в том числе стильные кожаные сумки и перчатки. Анхальт был заключен в тюрьму пожизненно{255}.

Одним из последних эсэсовцев, представших перед судом, был Оскар Грёнинг, занимавшийся подсчетом и сортировкой ценных предметов, конфискованных у новоприбывших. В 2015 году его признали виновным в пособничестве массовым убийствам. Он сказал под присягой, что воровство было «совершенно стандартной практикой в Освенциме»{256}.

Клятва беспрекословного подчинения до гибели фюрера или падения Рейха, которую приносили все члены СС, существовала как оправдание для тех, кто захотел отречься от преступлений после войны – они могли использовать отговорку «я всего лишь исполнял приказы». Очевидно, каждый эсэсовец сам выбирал, какие приказы исполнять с улыбкой на лице, а от каких можно уклоняться.

«Были приглашены жены только самых высокопоставленных нацистов. Многие из них были настоящими уродинами, некоторые – весьма элегантными; наша одежда должна была придать им культурный вид», – Герд Штэбе, берлинский модный дизайнер, представлявший наряды в резиденции Геринга{257}.

Ведущий судья СС отметил, что эсэсовских лидеров в Освенциме не обыскивали на предмет краденного, лишь только к мелким чинам приставали с обысками. Рудольф Хёсс высказывался против торговли на черном рынке, однако и словом не обмолвился о том, откуда взяты вещи в его прекрасном доме и процветающем саде. Он однозначно участвовал в присвоении вещей заключенных, и покрывал эсэсовцев, которые их добывали, в частности мужчину, привезшего ему хорошие «ариизированные» ткани с одной из поездок «в магазин» для лагерной администрации{258}. Чем выше ранг – тем больше привилегий.

В Третьем рейхе было важно подчеркивать разницу между рангами, чтобы поддерживать иерархию власти. Хедвига Хёсс принимала у себя влиятельных и знаменитых гостей, в том числе эсэсовского генерала Освальда Поля, главу промышленных предприятий СС. Его угощали щедрыми порциями запеченой свинины, настоящим кофе и прохладным пивом во время церемониальных ужинов на освенцимской вилле Хёссов в сентябре 1942 года{259}. Хедвиге было нужно, чтобы Марта не просто шила одежду, соответствующую ее вкусу, – ей был необходим гардероб, отражающий высокий статус жены коменданта. Хедвига не сияла в бриллиантах, как любительница украшений Эмми Геринг, и не следила за прической и макияжем, как Магда Геббельс, но на ней лежала обязанность принимать высокопоставленных лиц и важных предпринимателей, а также их жен.

В политике и военном деле Третьего рейха властвовали мужчины. Хедвиге, согласно нацистской идеологии, была отведена домашняя роль. За закрытыми дверьми, она, в фартучке на завязках, раздавала приказы заключенным, заставляла наполнить ее кухонный шкафчик едой с черного рынка – сахаром, какао, корицей, маргарином, – и платила им сигаретами за это опасное дело. За обеденным столом она, всегда в элегантных нарядах, угощала гостей изысканными блюдами. Ни намека на экономию в военное время или на порционные купоны. Фриц, родной брат Хедвиги, отозвался о ее гостеприимстве весьма положительно: «Мне было комфортно в Освенциме, там хватало всего, чего только можно пожелать»{260}.

Недалеко от виллы Браха,