Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда другая заключенная Биркенау спросила, как Силка может так жестоко обращаться с несчастными женщинами, ожидающими смерти в блоке 25, девушка ответила:
– Ты наверняка знаешь, что я своими руками посадила родную мать на телегу, которая увезла ее в газовую камеру. Пойми, не осталось ни одной страшной вещи, которую я бы не сделала. Мир – отвратительное место. Так я ему мщу{221}.
Ирена решила, что Силка должна стать ее тюремщицей.
– Чего тебе? – спросила Ирену женщина, прислонившись к стене блока 25.
– Хочу туда попасть, – ответила та.
– Сначала тебя должны выписать из своего барака. Приноси сюда карточку, мы тебя примем.
Ирена вернулась в свой барак, потерпев поражение из-за извращенной лагерной бюрократии – ее нельзя убить, пока нет нужной бумажки.
– Я не дам тебе карточку, – твердо сказала лидер блока Ирены, словачка из Жилины. Ей было за тридцать, и двадцатилетней Ирене она казалась уже пожилой. – Ничего тебе не дам. Вот увидишь, ты еще прогуляешься по главной улице Братиславы.
Эти слова перекликались с обещанием Брахи вскоре насладиться кофе и пирожными.
Раз не отчаяние, может, все-таки оптимизм?
От суицида Ирену спасли только поддержка и любовь окружающих. Удача улыбнулась Ирене, Брахе, Катьке и Гуне в тот день, когда талантливая закройщица Марта Фукс появилась в сопровождении шарфюрера в «Канаде I». Марта держалась спокойно – она выбирала ткань из многочисленных запасов.
У Марты появилась новая клиентка.
7. Я хочу жить здесь, пока не умру
«Hier will ich leben und sterben – Я хочу жить здесь, пока не умру».
Марта Фукс, невероятно талантливая портниха из Братиславы, сидела на качелях в саду коменданта.
Вокруг нее розы увивали деревянные шпалеры. Пчелы жужжали над цветочными клумбами, заготавливали мед в садовом улье. Молодые деревья расправляли листву. Они были еще недостаточно большими, чтобы закрывать вид крыш бараков за высокими стенами сада. Брат Хедвиги Хёсс, художник Фриц, любил встать пораньше и рисовать цветы в утреннем освещении.
Марта на качелях находилась под тем же солнцем, небом, что и ее друзья в лагере. Однако находились они в разных мирах.
Хедвига называла свой сад раем.
Мощеная витиеватая дорожка приглашала заглянуть в тенистые беседки, пройтись вокруг пруда, вдоль великолепной оранжереи к прохладному каменному павильону с двумя плюшевыми зелеными диванами, ковром на паркетном полу и уютной печкой, если она понадобится{223}. Драгоценные выходные дни комендант лагеря проводил с семьей – они обедали на свежем воздухе, рассаживаясь за элегантным столиком для пикника на скамейках из этого же гарнитура, покрытых симпатичной голубой тканью.
Дети Хедвиги вспоминали, что когда они собирали урожай в саду, мама всегда говорила «хорошенько помыть клубнику, а то она в пепле»{224}. Ведь крематорий Аушвица I находился прямо по соседству.
Немногими годами ранее молодые Хедвига и Рудольф мечтали о семейной жизни в деревне, вдохновленные артаманской лигой. Генрих Гиммлер разделял их фермерские фантазии. Мечты пары сбылись – в саду при вилле выращивали овощи, а главное, были созданы крупные сельскохозяйственные вспомогательные лагеря на территории Освенцима, куда входила деревушка Райско.
Мечта осуществлялась за счет рабского труда. Рай Хедвиги и хозяйство Рудольфа были, по сути, плантацией с рабами. Они воплощали идеи «честного труда» и «крови и почвы». Жуткие биологические связи соединяли хозяев и жертв: овощи в Райско удобряли человеческим пеплом, порой с острыми осколками костей – они не сгорали полностью{225}.
Сад удовольствий у виллы Хёссов, находящийся прямо по соседству с главным лагерем, был спроектирован и построен заключенными, и заключенные же следили там за порядком. Между 1941 и 1942 годами, когда Хёссы только переехали в Освенцим, команда из 150 заключенных трудилась над садом, превращая его в предел мечтаний Хедвиги.
Хёссы были не единственной семьей с личным садиком. Собственности, отнятой у местных поляков, было необходимо придать идиллический вид, прежде чем туда заедут эсэсовцы. Лидия Варго из команды косильщиков рассказала, что евреи «не имели права даже смотреть на зеленую траву». Ей приказали вырезать квадраты почвы вокруг лагеря и на тележках перевозить их, чтобы взрастить эсэсовские газоны. Лотта Франкл из садоводческой команды должна была петь немецкие марши, копаясь в эсэсовских садах в башмаках на босу ногу{226}.
Шарлотта Делбо, переведенная в Освенцим вместе со швеями Марилу Коломбен и Алидой Деласаль, описывали, как приходилось носить землю в фартуках, чтобы наполнить эсэсовские сады хорошей почвой{227}. Грядки удобряли человеческими экскрементами. Итальянский заключенный Примо Леви рассказывал, что человеческим прахом посыпали дороги вокруг эсэсовского поселения.
Станислав Дубиль, заключенный под номером 6059, присоединился к садовой команде Хёссов в апреле 1942 года, тогда же, когда Марта Фукс прибыла в Освенцим. С Дубилем был румынский заключенный Франц Даниманн, 32635, который подружился с Мартой, ухаживая за огородом Хёссов. Даниманн был преданным и активным коммунистом, когда жил в Австрии, потому к прибытию в Освенцим успел стать ветераном нацистских тюрем. Дубиль заменил другого садовника – Бронислава Ярона, польского биолога и университетского профессора, которого казнили. Старания Дубиля как будто никогда не удовлетворяли Хедвигу. Она еще и еще посылала в Райско за горшочками, семенами, растениями, будто там был ее частный садовый центр. И все, разумеется, бесплатно.
В распоряжении Хедвиги было даже коксовое топливо из лагерных запасов для обогрева оранжереи зимой. Ее теплолюбивым растениям было уютно, а в нескольких десятках метров заключенные растирали окоченевшие ноги и ежились от холода в бараках. Именно из этой оранжереи отправлялись в Берхтесгаден к Рождеству букеты для Адольфа Гитлера и Евы Браун{228}.
Как и на любой плантации, «хозяева» считали, что если рабы прислуживают с улыбкой, они и правда рады это делать. Вовсе нет. И заключенные, и местные поляки, работающие прислугой, пользовались своей относительной свободой для создания прочных связей с подпольной деятельностью Освенцима. Друг Марты садовник Франц Даниманн был одним из ключевых участников тайной организации «Кампфгруппе Аушвиц» – «группы борцов Освенцима»{229}. Когда заключенные нуждались в услугах эсэсовского врача Эдуарда Виртса (любимца коменданта, который при этом оказывал поддержку заключенным, работающим в лазарете), один из друзей Марты, заключенный Германн Лангбайн – секретарь доктора Виртса и член «группы борцов Освенцима», – организовал,