Ирена, Катька и Гуня пили суп из репы и жевали черствый хлеб. Рудольф Хёсс был прав, когда назвал Аушвиц-Биркенау «другой планетой» во время экскурсии для Фрица{261}.

Когда Гиммлер приехал в Освенцим во второй раз, в январе 1943 года, Хедвига накормила его таким великолепным завтраком, что он опоздал на демонстрацию работы газовых камер. Избранным для демонстрации жертвам пришлось ждать его в цементном холле с фальшивыми душами. На улице было холодно и неприятно, и после экскурсии по лагерю Гиммлер мог согреться на вилле коменданта, где провели современное центральное отопление. После посещения виллы Хёссов, Адольф Эйхман описал Хедвигу как «приятную и домашнюю» женщину{262}.

Гостевая книга Хёссов была полна комплиментов: «Спасибо мастери Хёсс», «Желаю здоровья, счастья и удовлетворения», «Я расслабился и отлично провел время со старыми друзьями»{263}.

Жена нациста существовала для производства детей и поддержки мужа. Хедвига успешно справлялась с задачей – она приглашала на виллу как старых друзей, так и товарищей по лагерю, чтобы Рудольф мог расслабиться после тяжелого дня. На берегу ближней реки устраивали пикники и конные прогулки, иногда выбирались на эсэсовский курорт неподалеку, «Золахютте», где офицеры и их помощницы могли отдыхать на залитой солнцем террасе, подпевать аккордеону, гулять по лугам и собирать свежую голубику{264}.

Сотрудники СС отдыхали, наслаждались театральными представлениями, живыми оперными концертами, грубыми песнопениями, кинопоказами, азартными играми и уединением в библиотеке. Также в ближайшем городе было много ресторанов, например, «Ратсхоф» или «Гастхофцур-Бург».

Как самые важные люди в Освенциме, Хедвига и Рудольф всегда могли рассчитывать на места в первом ряду на любом представлении, и внешний вид пары этому соответствовал. Музыка для эсэсовцев была лучше частью жизни в лагере. По воскресеньям окрест заключенных мужчин играл на площади между виллой Хёссов и крематорием.

В Биркенау был женский оркестр, тоже состоящий из заключенных. На одном особом летнем концерте они сыграли венские вальсы и «Венгерскую рапсодию» Листа. Жена одного высокопоставленного эсэсовца посетила концерт со своей семьей, в широкой, даже огромной, юбке в сборку. У ее сына на шее висела табличка, поясняющая, что он – сын лагерфюрера СС Шварцхубера, чтобы мальчика не приняли за еврея и не отправили в газовую камеру{265}.

Для вечерних концертов солистке оркестра выдавали красное вечернее платье с глубоким вырезом из «Канады». Остальной оркестр был одет одинаково, в костюмы, сшитые в мастерской Биркенау. Венгерская портниха Илона Хохфельдер рассказывала, как шила белые и красные блузки для оркестра, которые женщины надевали с черными или темно-синими юбками. В награду она получила кубик сахара и яблоко. До войны Илона работала в знаменитом модном доме Chanel в Париже. Игра оркестра настолько ее тронула, что она подошла поговорить с дирижером{266}.

Гуня Фолькман не разделяла подобных воспоминаний об оркестре, хотя музыкальные концерты в Лейпциге она очень любила. В Аушвице-Биркенау музыкантов заставляли играть радостные мелодии для заключенных, идущих на работы или возвращающихся в бараки. Это казалось Гуне страшным, противоречивым ритуалом, а музыканты – «призраками с того света»{267}.

* * *

Помимо всего прочего, Хедвига должна была играть роль матери для охранниц Освенцима. Средний возраст охранниц составлял 26 лет. Некоторые и вовсе были подростками. Их учили не проявлять человечность, но они оставались людьми. Каждая по-своему предавалась порокам и подавляла добродетели. Они обращались к Хедвиге, если возникала проблема, жаловались на тяжелую работу. Хедвига предлагала единственное утешение: когда война кончится, их беды кончатся с ней – все евреи умрут{268}.

Когда Хедвига и Рудольф наряжались для выхода в свет за пределами Освенцима, они вызывали лагерфюрерин СС Марию Мандль посидеть с детьми. Мандль люто и всей душой ненавидела евреев, заправляла женским оркестром и обожала детей. В семейном фотоальбоме Хёссов есть ее фотография – женщина в ярком купальнике на пирсе у реки Сола, готовящаяся искупаться с дочками Хёссов. Медсестра Мария Штормбергер сказала, что Мандль была «дьяволом во плоти»{269}.

Однажды вечером Хедвига и Рудольф отправились в столовую офицеров, где было организовано казино. По одной из версий этой истории, которую рассказала польская портниха Янина Щурек, дети играли в «заключенного», а подруга Хедвиги, Мия Вайзеборн, пришила к их одежде нарукавные повязки с символикой, чтобы они могли играть в капо, избивающих заключенных. В качестве жертвы была избрана настоящая заключенная, повариха Софи Штипель. Согласно правилам «игры», Софи Штипель привязывали к стулу и хлестали мокрыми полотенцами. По рассказам, Хедвига и Рудольф, вернувшись домой, холодно отнеслись к происходящему{270}.

«После того, как моя жена узнала, чем я занимаюсь, наши сексуальные отношения практически сошли на нет», – Рудольф Хёсс{271}.

Для эсэсовцев с расшатанной многочисленными жутчайшими преступлениями психикой, дом был спасением, тихой гаванью. Фрау Молль рассказывала Хедвиге, что ее муж Отто плакал и кричал во сне; разговор услышала одна из портних. Знала ли фрау Молль, что ее Отто, помимо всего прочего, своими руками бросал младенцев в кипящий человечий жир? Марианна Богер, жена одного из самых страшных садистов в лагере, рассказывала, что муж постоянно приходил домой совершенно измотанный, и что она переживала за его нервы{272}.

Для «умиротворения» эсэсовцев также использовались кружевное белье и ночные платья на женах, ведь считалось, что секс в браке имеет положительное успокаивающее свойство для мужчин. Эсэсовский врач Ганс Дельмот высказывал опасения насчет массовых убийств, из-за чего его жена Клара – красавица, носившая черно-белую одежду под расцветку их немецкого дога – была привезена в Освенцим в качестве успокоительного средства сексуального характера{273}.

Эмоционально скрытный и часто страдающий от давления администрации Рудольф Хёсс по некоторым данным нашел сексуальную отдушину в одной из заключенных (не еврейке), которая занималась сортировкой вещей в «Канаде» – Норе Ходис по прозвищу «Бриллиант». Их с Хёссом свела любовь Хедвиги к красивой мебели: Ходис привели на виллу, чтобы она починила ковровый гобелен, а затем – вышила еще два гобелена, плюс шелковые подушки, прикроватный коврик и покрывала. Также она доставляла Хёссам украшения со склада краденного.

В августе 1942 года Ходис пригласили отпраздновать ее сорокалетие в саду Хёссов. Ходис опознали на одной из фотографий в сохранившемся семейном альбоме – маленький Ханс-Юрегн у нее на коленках, рядом Пуппи. Волосы Ходис завиты в толстые кудри и придерживаются цветастым платком. Она в опрятном и скромном платье с пуговицами спереди. Несмотря на то, что комендант активно высказывался против «низких» эсэсовцев, вступающих в сексуальные отношения с заключенными, это не помешало ему установить контакт с Ходис.

Их объятия заметил ни кто иной, как садовник