Снимай свои окуляры, и блузку расстегни. Мы бы позарились, да только одними коленками сыт не будешь.

Гиена.

— Отвали от неё, Рыжов! — рявкает на него Дина со своей парты.

— Отвали от меня сама, Шевченко, — ухахатывается парень и снова наседает на меня, что-то шипит в лицо, изгаляется, тянется короткими, толстыми пальцами к моим очкам, но я отшатываюсь, а потом и вовсе бью его по рукам.

И впервые огрызаюсь.

— Уйди.

— Хо-хо? — недоверчиво хихикает одноклассник, а вокруг нас уже собирается толпа из его прихлебателей.

— Ты что не слышал меня? — подходит к нам ближе Дина, в упор и грозно смотря на Рыжова, но тот только поднимается со стула и щёлкает пальцами перед её лицом, выплёвывая слова, сочащиеся издёвкой.

— Вали отсюда, шестёрка Максимовской. Или она тебе только разовую акцию проплатила?

— Что? — беззвучно шепчу я и поднимаю глаза на бывшую подругу.

— Оу, а ты не знала, Вероничка? — ржёт Рыжов, ударяя себя по бедру от зашкаливающего веселья, — Дина у нас политическая проститутка, которая так хочет в высшие круги власти, но, увы, не получается. Одни сплошные выгибоны, а эффект сомнительный.

— Мразь! — огрызается Шевченко, но её глаза бегают, выдавая то, что парень сумел задеть её за живое. И недалеко ушёл от реального положения дел.

— Это правда? — слова против воли вырываются из меня, тихим, измотанным писком.

— Оу, Истомина, ну ты наивняк вообще…

И на этих словах звенит звонок, а в кабинет одновременно с ним входит преподаватель, замещающий мою маму. И пока она представляется классу и проверяет посещаемость, я всё время кручу в голове слова Рыжова о том, что именно заказала Максимовская в качестве главного блюда — только подставить меня, чтобы подмешать в еду рвотное или всё полностью от начала и до конца, включая лживую дружбу со мной Шевченко?

Неужели я настолько жалкая, что поверила во весь этот спектакль и не разглядела фальши? Так жаждала настоящей подруги, что съела всё дерьмо, что мне подали на лопате?

И даже не поперхнулась.

Да уж. Позорище!

Весь урок мимо. Ни слова не усвоилось во мне, так я всем этим ужасом, творящимся вокруг меня, загрузилась. Да и потом, когда прозвенел звонок, буквально превратилась в соляной столб, потому что сразу после него в кабинет зашла наша классная, принимаясь вещать нам что-то до безобразия важное. Но я не слышала ровным счётом ничего, только суматошно соображала, как скрыть от неё состояние своей юбки.

Увы. Меня не пронесло.

Виталина Романовна сама подошла к моей парте, когда кабинет опустел и сначала пристально меня оглядела, а потом задала вопрос в лоб:

— Ну как ты?

— Хорошо, — прохрипела я.

— Отлично. Но бабушку твою я всё равно вызвала на разговор.

— Я знаю, — кивнула я и сморщилась.

— Больше мне тут не дури, Истомина. Поняла?

— Угу, — словно китайский болванчик согласно замотала я головой, и классная всё-таки решила закончить со мной, а потом и на выход направилась, а я собираться на следующий урок.

Но не успела я даже утрамбовать тетрадь и учебник в рюкзак, как услышала позади себя громкий возглас.

— Истомина! Это что такое?

Я даже на месте подпрыгнула, в испуге от её тона.

— Что? Где? — заозиралась я.

— Что с твоей юбкой?

— Ах, это, — отмахнулась я, состряпав невозмутимый вид, хотя хотелось рыдать в голос.

— Так ходить по гимназии недопустимо! — заводилась классная всё больше и больше.

— Но, Виталина Романовна, некоторые девочки укорачивают же юбки. Почему мне нельзя? — оправдывалась я на ходу, припоминая угрозы Максимовской, что если не дохожу до конца дня в таком виде, то она введёт мне новые, ещё более устрашающие санкции.

— Потому что гладиолус, Истомина! Ты себя в зеркало видела? Всё криво-косо, и нитки торчат. Ужас!

— Но…

— Никаких «но»! Живо домой переодеваться! — рявкнула женщина и указала мне на дверь, из которой мы уже спустя несколько секунд вышли вместе, почти нос к носу встречаясь с Мартой Максимовской и её шайкой-лейкой. — И чтобы больше мне в таком виде в гимназии не появлялась! Поняла, Истомина?

— Поняла, — выпалила я, встречаясь с горящим взглядом своей врагини, которая, прищурившись, ела меня злыми глазищами.

И бежать!

Вниз. К раздевалке, где я сдёрнула с крючка свою новую, подаренную Басовым ветровку, а через секунду присела на задницу и прячась за стойку, видя его же, идущего по длинному, безлюдному фойе в компании Аммо.

Показаться на глаза Ярославу было выше моих сил. Кто угодно мол смеяться надо мной, кто-то угодно улюлюкать, тыкать пальцем и травить.

Но только не он. И я не имела понятия, почему это так важно для меня. Просто сердце за рёбрами бесновалось, словно слетевшее с катушек, а тараканы в голове устраивали протестующий пикет, против такого малоприятного исхода.

Увидеть в его шоколадных глазах жалость — всё равно что выстрел в упор прямо в лоб.

Поэтому я обращаюсь в камень и просто жду, когда он и его друг пройдут мимо. Вот только никак не ожидаю, что стану невольным слушателем их приватного разговора.

— Макси ждёт дальнейших указаний, Бас.

— М-м?

— Ну не тупи. Тормозить будем или разгоняться?

— Хочется уже экшена, да? — тихо и хрипловато смеётся Басов.

— Ну так… Я не то чтобы прусь с мелодрам.

— П-ф-ф, да я сам уже утомился, Раф. Слов нет, как надоело эту вату катать. Но что поделать, если всё должно быть по красоте?

— Вывод?

— Пусть врубает пятую космическую.

— У-у-у, прощай детский сад! Да здравствует фаршик! — ржёт Аммо и хлопает в ладоши, а в следующую секунду осекается и переходит на серьёзный, немного суровый тон. — Вот и не стыдно тебе, чувак? Смотри, сейчас даже я покраснел!

— Ярик ни в чём не виноват, — в тон другу отвечает Басов, — и да, можешь начинать благодарить свою шестёрку.

— А я уже…

Звук смачно соприкоснувшихся ладоней. Смех. И голоса парней наконец-то стихают на лестнице.

Я же остаюсь одна. Сижу на полу с колотящимся на износ сердцем и всё не могу переварить то, что услышала…

Глава 24 — Ставок больше нет

Вероника

Домой летала как ветер. Без мыслей и без дум. Просто быстро-быстро перебирал ногами и мечтала уже поскорее оказаться в своей комнате и там привести мозги в порядок, проанализировать всё и разложить по полкам.

Запыхалась.

Влетела в подъезд, пулей на второй этаж и к себе.

— Кто там? — услышала я слабый голос матери.

— Это я, — ответила и зажмурилась, приготавливаясь к выговору, но его не последовало.

— А что случилось?

— Тоже приболела, — соврала, не моргнув и глазом, — температура