он прав, то мне надо тут же его обнять и наградить именными часами. Потому как за Богуном мы бегали по лесам уже полгода. А Свист — тоже сволочь известная, полковник из генеральной военной округи «Север».

— Рассказывайте, гражданин, — строго произнес я.

Со слов Крука получалось, что он давно тяготился тем, что делает. Одно дело биться, как солдат, с врагами Отечества. Другое — заниматься карательными акциями против народа. Сильно покоробило его заявление Шухевича о том, что пускай погибнет большая часть украинского народа, но остальная будет наша.

В прошлом горный инженер, он уже лет десять участвовал в деятельности различных структур ОУН. Знал многих. И давно хотел расплеваться с ними. Все не решался. Но этот гость из-за линии фронта переполнил чашу терпения.

В ту ночь немецкие самолеты сбросили не только ценный для прячущихся в лесах «повстанцев» груз, но и двоих «фрицев», полномочных представителей немецкого командования. Что у них за миссия — простому сотнику не донесли. Доходили слухи, что прибыли они на переговоры с центральным проводом ОУН, и предстояла какая-то масштабная акция.

Крук был на заимке, когда туда привели этих двоих немцев. Держались они чопорно, высокомерно, как хозяева. Хоть бы раз улыбнулись. Зато принимающие их руководители бандеровских формирований не знали, как еще расшаркаться и как шире улыбку растянуть, но при этом чтобы щеки не полопались.

Крук как увидел «фрицев», так и застыл каменным столбом. Того, что помоложе, спесивого мерзавца, он запомнил очень хорошо. Приходилось столкнуться пару раз с ним еще во время оккупации немцами Украины. Именно эта гладкая брезгливая харя командовала зондеркомандой, которая сожгла целое село за связь с партизанами.

Вообще-то, сел зондеркоманды сожгли немало. Но именно в том селе была одна многочисленная семья — родня Крука. Последние его близкие люди. И сейчас, при виде этого офицера, былое горе, а вместе с ним и ненависть прорвали плотину в его сознании. И мелькнула мысль: «Или сейчас, или уже никогда».

Стрельцы из сотни Крука обеспечивали охрану важной встречи и с гордостью несли службу, чутко прислушиваясь и присматриваясь к лесным шорохам. А договаривающиеся стороны беседовали в доме, по традиции разбавляя разговор доброй закуской и хорошей выпивкой, где кроме самогона имелся и отличный французский коньяк.

Крук не стал изобретать хитрых ходов. Он просто приказал несшим охрану подчиненным занять другие позиции. Сам же направился к домику. Одной очередью обнулил скучающую на крыльце и прилично продрогшую на морозе личную охрану полковника Свиста из трех человек. Потом бросил гранату в дом. Спокойно зашел туда и деловито добил всех присутствующих.

В возникшей неразберихе сразу никто не понял, что произошло. Тем более Крук теперь оставался старшим по званию и должности. В результате он спокойно ушел, и его даже преследовать не стали.

Вот и стоял сейчас вопрос: к стенке этого заслуженного бандеровца или использовать в дальнейшей работе?

Я его запер в камеру и сообщил в Луцк. Оттуда вскоре прибыл начальник ОББ области. Он долго беседовал с Круком. Притом добрый такой разговор был — я им замаялся чай с печеньем таскать. А потом был вердикт начальства: «У нас теперь новый секретный сотрудник!»

Приобретение оказалось крайне ценным. Он сдал нам несколько схронов. Целую толпу пособников бандитов. Один раз его так хорошо внедрили, что мы уничтожили добрую часть областного провода ОУН.

А потом мы с ним принялись за создание конспиративно-разведывательной группы. И началась у меня новая жизнь…

Глава десятая

— Ну что, Елена Троянская, из-за тебя сейчас война почти что мировая начнется, — хохотнул начальник Ивановского райотдела НКВД, когда в его кабинет завели сухонькую злобную тетку лет тридцати, смотревшую на нас с глухой ненавистью.

— Чего? — по-деревенски растягивая слова, произнесла она. — Какая я тебе Елена?

— Правильно. Елена была гордая эллинка, а ты прошмандень, подстилка бандеровская, — еще задорнее хохотнул румяный и оптимистичный капитан.

— Ах ты кацап клятый!

— Да не бесись, Зорька. Из-за тебя твой благоверный вот-вот голову сложит. Неземная любовь, гляжу, у вас. Лебединая. Это не всем дано, аж завидно.

Женщина что-то булькнула нечленораздельное и с писком, как бешеная крыса, кинулась на начальника. Стоявший сзади конвоир ухватил ее за волосы и впечатал в стенку со словами:

— А ну стоять, курва!

Да, страсти тут кипели воистину шекспировские. Эта злобная мегера была связной по кличке Зорька — прям как корова, хотя по телосложению больше тянула на тощую овцу. Заодно она была полюбовницей куренного по кличке Лыхо.

Этот самый куренной пару месяцев назад откололся от отряда Звира. Что-то они там не поделили, а оба были бешеными. Вот Лыхо и перебазировался в местные леса.

Узнав об аресте зазнобы, он привычно вышел из себя, если он когда-то и был в этом самом себе. Накатал ультимативное письмо начальнику райотдела НКВД с требованием освободить его любовь. Достаточно красочно расписал, как учинит поток и разорение в райцентре, кого и каким удивительным способом лишит жизни, если ультиматум не будет выполнен.

Под ружьем у него стояло две полных сотни, разношерстные приданные силы — всего более четырехсот боевиков. Так что угроза была вполне реальной, и бед он мог принести немало.

Вот только куренной одного не учел. Того, что моя разведгруппа вдумчиво и последовательно работала по нему уже почти неделю. И в ней кроме обычных моих подчиненных был перебежавший сотник Крук. Тот неплохо знал и эти места, и лежки, и самого Лыхо.

Начало марта выдалось прохладным. Снег никак не сходил и даже не таял, что для нас было не так и плохо. По лесу можно двигаться свободно. Вот мы и двигались. Взяли двух языков. Очертили схроны, места дислокации основных сил куреня. И тем предрешили его судьбу.

За сутки до истечения ультиматума войска НКВД, пограничники и ВВ, вышли на позиции и начали стягивать кольцо.

Работали методично. Прочесывали лес неторопливо, щедро поливая из пулеметов и автоматов все окрестности в ответ на любое подозрительное движение. И так метр за метром.

То в одном, то в другом месте вспыхивали жаркие перестрелки. Плотность огня у войск НКВД была кратно выше: в основном бойцы воевали автоматическим оружием, что, как всегда в таких операциях, предопределило и успех, и огромную разницу в потерях.

Где схватки были особо ожесточенные, туда выдвигались резервные группы, оснащенные пулеметами.

Основная часть шайки пала, решив биться до конца и не понимая, что это они не воюют. Это их просто уничтожают. Наиболее разумные подняли руки:

— Сдаемся! Не стреляй! Мы народ подневольный!

Моя команда в самом