Он использовал Сусаноо, техники, Врата — все, что вообще мог. И он почти сдерживал величайшего шиноби в мире, давящего на него своей безумной грубой силой. Сенсома больше не считал и вообще ничего не делал, он просто побеждал…

И тогда-то Минато прыгнул.

Рин удивленно распахнула глаза, глядя, как прямо в ее лицо несется учительский кунай. Сендзюцу позволило Намикадзе бить незримым для чувств Сенсомы, и он воспользовался моментом, чтобы просто хоть кого-нибудь убить. Ему нужна была кровь, чтобы смыть горечь поражения. Он был раздражительным и нервным и знал это, любил это.

Контроллер, захвативший тело Желтой Молнии любил себя таким, какой он получился. Таким, каким он сам себя создал.

А Рин… Рин он не любил.

— НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! — пронзительно закричал Обито.

Какаши упал в обморок, и Карума, сдерживающий Сенсому, понимал, почему. Мало кто может вообще эффективно использовать Шаринган, не принадлежа к клану Учиха, но вот нормально перенести пробуждение Мангеке Шарингана в своей глазнице точно не может никто.

Учиха даже замер от удивления, совсем не замечая, как замер перед ним Сенсома. Карума знал, что Изуна считает этого мелкого Обито талантливым, но чтобы кто-то был настолько талантлив, чтобы вот так вот пробудить Мангеке — нереально.

Более того, он еще и сразу им воспользовался.

Рин медленно проявлялась из воронки, разверзнувшейся за спиной Обито — он подсознательно сумел убрать девушку в свое подпространство и вытащить оттуда уже в другом месте. Слезы на его глазах высохли, оставляя место ненависти к тому, кто стоял перед ним.

У самого глаза Обито застыл необычный кунай. Именно так же он бы застыл перед Рин, если бы Обито не поменялся с ней местами благодаря своему Мангеке.

Гравитация не давала ему шевельнуть ни одной конечностью.

Карума сглотнул и отпрыгнул назад. И уже там, с места, уронил челюсть на пол.

Золотые глаза Сенсомы сменились темным узором Риннегана.

— Я узнал достаточно, — произнес он, взмахом руки отбрасывая Минато. — Вы мне больше не нужны.

Лязгнув, в его руке появился клинок, и на нем сразу же расцвела голубая ледяная чакра. Все виды чакр, которые вообще существовали в этом мире, объединились в одной точке, и пространство вокруг нее затрясло. Даже сконцентрированный Обито сбился, падая на колени — так велика была сила Математика Боя.

Ставшего серьезным Математика Боя.

— Стиль Холодного Дыхания: Двадцать Четвертое Ката, — голос Сенсомы был глубок. — Человек-Армия.

Буйство чакры сформировалось в миллион снежинок, которые, в свою очередь, образовали ледяные скульптуры. Сотню ледяных скульптур. Две сотни! И каждая скульптура точь-в-точь изображала одного и того же человека, уверенно держащего перед собой верный клинок.

В один миг Карума и Минато оказались перед двумя сотнями ледяных Сенсом. Скульптуры подняли клинки над головами, повторяя движение оригинала.

— Исобу… — дыхнул холодом Сенсома вслух. — Будь добр.

И в его внутреннем мире гигантский зверь громыхнул приговор:

— Божественная Тяга.

Карума и Минато не могли противиться гравитации, которая жестко ухватила их и потащила прямо на ледяные клинки. Чакра пришла в буйство, и телепорты сбивались раз за разом, а Врата выкинули Учиху из своих объятий, награждая откатом.

Давным давно, еще обучаясь у Мадары, Сенсома взял за правило особенно обходиться с числом двадцать четыре. Именно в этом возрасте погиб Изуна, из-за чего легендарный Учиха постоянно носился с числом, как со священным. Это же передалось и осталось его ученику.

И двадцать четыре оказалось последним Ката, созданным Сенсомой в Узушио. И его применение означало смерть.

И уже перед самым моментом, когда скульптуры опустили свои клинки, с грохотом обрушилась огромная статуя, до сегодня стоящая в пещере. И давление гравитации в этот миг упало.

И Минато успел.

Грохот от одновременного удара двух сотен Математиков Боя заложил уши Обито и Рин, прикрывавшим от обвала Какаши. Обито уже еле стоял на ногах — его тело тоже было измотано перегрузкой с Мангеке Шаринганом. Но все кончилось быстро — грохот будто бы испарился, а ему на смену пришли звуки чистого леса.

И только потом дети поняли, что пещера попросту была уничтожена. Полностью, безвозвратно.

Всего одной серьезной атакой.

— Он и правда быстрейший, — вздохнул ничуть не расстроенный Сенсома.

— Сенсома-сама, — несмело подала голос Рин. — Мы…

— Мы идем в лагерь, девочка, — оборвал ее Математик Боя. — И на этом — все.

Переплетение судеб

— Ваши кости сильно повреждены, — Орочимару вздохнул и отложил планшет.

Сенсома сидел перед ним на обычной табуретке и хмуро смотрел в стену. Ясягоро редко заставал учителя таким — это настроение означало, что Математику Боя совершенно не нравится, что происходит вокруг. И это-то после боя с Минато и Карумой. В обычной ситуации Сенсома-сенсей бы прыгал от радости…

Хотя сейчас ситуация была необычной, тут бесспорно. Майко в углу широко зевнула — они не спали уже больше трех суток, потому что надеялись выспаться сразу после ухода Сенсомы-сенсея, но та информация, которую он им принес, не располагала ко сну.

— Мои старые кости… — привычно потянул Сенсома, но тут же оборвал спектакль. — Мое тело еще сильно.

— Ваши повреждения связаны с использованием Восьмых Врат, сенсей. Никто в мире не пережил бы того, что удалось пережить вам. Ваша чакра и ваше тело, безусловно, сильны, но даже они не гарантируют вам вечного максимума силы. Другими словами — запас времени использования Врат у вас теперь ограничен. Сильно ограничен.

— Ты не сказал мне ничего нового, ученик. Я узнал это еще в Узушио. Именно поэтому я и тренировал Хенге — теперь я скрываю то, что не использую Врата.

— Скрываете?! — Майко вскинулась. — Но… у вас же есть Исобу, да? И чакра Рикудо сверху? И даже его плоть! Вы же даже больше не шиноби, вы — что-то большее. Ни за что не поверю, что ваша регенерация не справилась бы с последствиями… чего-то там. Хотите сказать «нет»?

— Не приуменьшай, Майко, — усмехнулся Сенсома. — Говоря о том, что мое время во Вратах ограничено, Орочимару имел ввиду десятилетия постоянного нахождения в Седьмых Вратах на полной мощности.

— Так себе «ограничения».

— Если учитывать, что я буду жить столько же, сколько и обычный человек.

— Что?

Майко удивилась даже сквозь сонливость. Учитель всегда был скромным, насколько это было возможно для человека, вроде него. Да