Итальянская плитка и оскверненный храм

Однажды маленький Гриша услышал городскую байку о наркоманах, которые оставляют на сиденьях в кинотеатрах зараженные шприцы. Это произвело на него неизгладимое впечатление, и с тех пор он старательно проверял сиденья не только в кинотеатрах (раздражая всех светом фонарика на телефоне), но и в маршрутках, и в метро. Даже на Малькин диван Гриша, выросший и сам ставший наркоманом, порой поглядывал с подозрением. Его охота на шприцы-ловушки всегда оставалась бесплодной, но, даже получив свое прозвище, Шприц ее не бросал.

Даня его особо не любил. Шприц врывался в квартиру на Птичке с двухлитровой колой и свежими новостями из мира студентиков, которым сбывал всякую дрянь. Он не упускал возможности пофлиртовать с Малей, а для ревнующего Дани — Дэна — всегда носил с собой киндер. Чтобы поиздеваться, конечно же.

Даня впервые попробовал метамфетамин именно из-за подначиваний Шприца. Он терпеть не мог его смех — серьезно, сложно было придумать звук невыносимее.

Он был рад, что Шприц ушел с ролей первого плана в его жизни. Но к тому, что он может уйти из жизни, Даня оказался совершенно не готов.

Они со Стасом выборочно-правдиво ответили на вопросы полицейских. К счастью, несмотря на их несовершеннолетие, никто не захотел тратить время на звонки родителям. Потом они смотрели, как Шприца — еще более тощего, чем обычно, и белоглазого — вытащили из-под листьев, запаковали в черный пакет и увезли в морг. Самчик, заметно менее предвзятый, чем при прошлой встрече, вручил им свои визитки и сказал звонить, если что-то вспомнят или увидят что-то подозрительное.

Всю дорогу до факультета Стас боязливо поглядывал на Даню. Как будто ожидал, что тот вот-вот споткнется и разрыдается. Это раздражало, но в то же время помогало держать себя в руках.

После дня, прошедшего как в тумане, Даня пожалел о том, что сразу не осмелился осмотреть тело. Как теперь он узнает причину смерти, не вызвав подозрений?

Неужели Шприц и был Капюшонником, все это время разбрасывавшим зловещие игрушки для Стаса? Откуда он знал его? Чего пытался добиться? За что мстил? И не случайный ли передоз настиг его перед тем, как он успел пристроить очередную искалеченную игрушку?

Да нет. Не может этого быть. Ведь в этом случае все, что Даня знал о Шприце, теряло смысл. Но Стас считал эту версию правдоподобной.

— Новых игрушек не было уже давно, — сказал он на следующий день.

Они сидели на ступеньках под запертой на амбарный замок дверью на крышу. Договорились прогулять пару. Нужно было обсудить произошедшее и решить, что делать дальше.

— Все совпадает, если предположить, что Шприц умер от передозировки несколько недель назад…

— Погоди-ка, — перебил Даня. — Ты ж говорил, что с трудом вырвал у него игрушку, так?

— Да.

— Трупное оцепенение спадает через семьдесят два часа максимум. Так что он лежал там два-три дня. Не несколько недель.

Спасибо энциклопедии по анатомии, ставшей топливом для его кошмаров в восемь лет. Один аргумент за ниточку притянул к себе второй.

— Ну и вообще, кто его, по-твоему, листьями забросал? Белки?

— Значит, Капюшонник убил Шприца, как и Бычка, — заключил Стас после недолгой паузы. — Просто, видимо, забыл забрать игрушку.

— Не обязательно забыл. Он мог видеть меня со Шприцом, когда тот нашел одну из игрушек еще в сентябре. Поэтому он оставил игрушку… с ним. Умышленно. В качестве послания для нас обоих… — Поймав удивленный взгляд Стаса, Даня пояснил: — Я не говорил, но мне тоже подбросили предупреждение. В шкафчик раздевалки в спорткомплексе. «Не вмешивайся». Это было после того, как мы чуть не поймали Капюшонника в библиотеке.

— Почему ты не сказал сразу?

— Не хотел…

…тебя нервировать?

Чушь. Не хотел отвлекаться от Светы на самом деле. А потом смалодушничал, расслабился, решил, что все как-то само собой образуется. Дурак.

— В этой заячьей голове была какая-то записка? — спросил Даня, не найдя более непринужденного способа сменить тему.

— Нет, — качнул головой Стас.

Даня выматерился и, поднявшись, привалился плечом к стене. Смерть Шприца все еще казалась чем-то ненастоящим — как будто в любой момент ее можно было отменить. Понимание, что нельзя, укоренялось в нем медленно и болезненно.

— Почему ты не хочешь, чтобы мы рассказали все полиции?

— Из-за родителей.

Они могут сделать что угодно, пока ему не исполнилось восемнадцать. Выгнать из дома. Отправить в военное училище. Или в рехаб, заплатив кому надо.

Узнав о его связи уже с двумя убийствами, они пойдут на что угодно, лишь бы изолировать от его «дурного влияния» Юлю. Никакая экспертность в физике за восьмой и девятый классы тут не выручит.

И тогда он гарантированно ничем ей не поможет.

— Но ты ведь ничего плохого не сделал, — заметил Стас.

— Не думаю, что это будет им важно. Слушай, проехали, ок?

— Ок.

Со Стасом было просто. Он ни на чем не настаивал, со всем соглашался. Даня не мог представить, чтобы Стас был трудным ребенком, чтобы от него были какие-то проблемы — даже на пустой лестнице он сидел, интуитивно занимая минимум пространства. В нем не было расчетливости и подлости, и в значимой мере присутствовала смелость — врать в глаза следователю ради однокурсника способен не каждый.

Возможно, Даня просто не знал о Стасе чего-то ужасного и важного, того, что кардинально поменяло бы его представление о нем. Но без этой недостающей (и вовсе не обязательно существующей в реальности) детали он совершенно не понимал, зачем кому-то желать Стасу смерти.

И тем более заходить в этом так далеко.

Находясь на факультете, Даня не мог отделаться от чувства, что за ним постоянно наблюдают. Кто-то знает об их со Стасом перемещениях. Кто-то знает об их делах. О людях в их жизни. Сначала Бычок, с чьим пропуском Капюшонник беспрепятственно проходит через универские турникеты. Теперь Шприц. Кто дальше? Сам Даня? Света?

Мысль о том, что теоретически пострадать может и она, его отрезвила. Поздно «не вмешиваться». Поздно делать вид, что все это его не касается, — смерть Шприца была точкой невозврата.

Даня снова опустился на ступеньку рядом со Стасом и попросил:

— Расскажи мне еще раз все с самого начала.

— В общаге говорят, что этот парень делал закладки, — сказала Света в пятницу, когда весть о трупе в университетском парке стала общественным достоянием. — Теперь у некоторых экономистов спрос серьезно так превышает предложение.

Она усмехнулась удачной шутке, и Даня тоже попытался, внушив себе, что она говорит не о Шприце, а о каком-то абстрактном, неизвестном трупе. Увы, внушения хватило только на жалкое подобие эмоции.