Дверь кабинета Веллингтона распахнулась, сияющий герцог сам вышел с конвертом в руках и направился к Алексею.

– Князь, вот письмо для его императорского величества. Вы можете выехать немедленно, – сообщил он, протягивая Алексею конверт.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, – отозвался Черкасский, забирая письмо.

Он попрощался и отправился на свою квартиру. Что делать? Время не ждёт – пора отправляться, но как быть с поисками друга? Пока Алексей шёл по празднично украшенным улицам, он всё пытался найти выход и наконец, как ему показалось, кое-что нащупал. Поднявшись в свою квартиру, князь окликнул денщика Сашку:

– Ну что, нет вестей от графа?

– Нет, барин, ничего не известно. Я уж всех солдат, кого мог, поспрашивал, – горестно сообщил денщик.

– И на каком же языке ты их расспрашивал? – полюбопытствовал князь.

– Да на тех языках, какие только знаю, – с непоколебимой уверенностью отозвался Сашка. – Меня понимают.

– Ну, дай-то бог! Надеюсь, что Печерский вернётся живым. А теперь о деле: ты остаешься здесь и будешь искать графа. Квартиру держи, ведь Мишель, если и придёт, так именно сюда. А я уезжаю в Париж.

Оставив Сашке тугой кошелёк, Черкасский в почтовой карете выехал в столицу Франции. Всю дорогу его терзала одна-единственная мысль: куда же, чёрт возьми, подевался Михаил?

Михаил уже сбился со счёта, сколько дней он прожил в этой темноте. Каждый раз, проснувшись утром, граф надеялся, что, открыв глаза, увидит хотя бы смутные очертания предметов, но чернота не отступала: Михаил был слеп.

В переломный момент сражения, когда из-за дальнего леса показались конные полки, Печерский сам вызвался отправиться навстречу всадникам. С азартом игрока он рвался узнать, кто же получает подкрепление – союзники или французы. Мгновенно послав вперёд уже застоявшегося коня, Михаил свернул к лесу, чтобы не скакать через поле и не привлекать к себе опасного внимания. На опушке остановился – попытался сообразить, как бы незаметно приблизиться к отрядам. Проще всего было поехать по узкой тропке, вьющейся меж деревьев на краю леса.

Не прошло и двух минут, как граф услышал за спиной стук копыт. Стало обидно: Алексей всё-таки не выдержал, кинулся вдогонку. Михаил совсем расстроился. Придержав коня, он обернулся, но не смог понять, кто же несётся по его следам: солнце светило в глаза, и скачущий всадник казался силуэтом. Оставалось только ждать, пока преследователь подъедет ближе.

Михаил вдруг насторожился. А ведь это не Алексей! Черкасский был выше и стройнее. Да и где его красный гусарский ментик?.. Похоже, что всадник был крестьянином: мягкая шляпа с вислыми полями, широкие штаны и короткая накидка явно свидетельствовали об этом. С чего это Михаил вообще решил, что командир отправится за ним следом?.. Печерский послал коня чуть вперёд – под деревья. Убрался с тропы. Ведь в любом случае незнакомца лучше пропустить, а потом уже ехать самому навстречу резервным полкам.

Всадник стремительно приближался, и Михаил уже ясно видел его. Печерский не ошибся – одежда на незнакомце и впрямь казалась крестьянской, но зато всё остальное было отнюдь не мирным. Лицо всадника до самых глаз закрывал серый платок, а длинный пистолет в загорелой руке выглядел устрашающе. Кем бы он ни был, преследователь собирался напасть на Михаила.

Рука сама потянулась к седельной кобуре, но Печерский опоздал – враг выстрелил первым. Огненный шар ударил Михаила в грудь. Стало нечем дышать…

«Только бы удержаться в седле! Только не упасть», – стучало в висках… Михаил схватился за гриву коня, но руки уже не слушались, и граф Печерский рухнул на узкую тропинку под ноги своему убийце. Михаил был ещё в сознании, когда преступник спрыгнул с коня и, хмыкнув, сдёрнул с пальца своей жертвы перстень с фамильным гербом. Убийца постоял над распростёртым графом, а потом взял свой пистолет за дуло и, размахнувшись, ударил Михаила рукоятью в висок.

«Ну, вот и конец. Как просто», – успел подумать Печерский. Чернота накрыла его, и Михаил стремительно полетел в бесконечно глубокую чёрную яму.

Проклятая, безнадежная чернота! Когда Михаил впервые пришёл в себя и в ужасе заметался на постели, его остановил знакомый голос:

– Не нужно вставать! Ещё рано… Я прооперировал тебя всего лишь неделю назад и пока не уверен, что всё сделал правильно.

– Серафим? Это ты?! – поразился граф. – Как ты меня нашёл?

– Я не искал. Тебя принесли ко мне в палатку местные крестьяне, они нашли тебя на опушке леса у поля битвы. Ведь я теперь – один из хирургов прусской армии, и мой полевой госпиталь всегда идёт следом за армией Блюхера.

– Почему же я ничего не вижу? – выпалил Михаил.

– У тебя было прострелено лёгкое и разбита голова. Пулю я вынул, и лёгкое залатал, хоть это и оказалось непросто, но с контузией пока справиться не могу. Череп, слава Всевышнему, не треснул, но тебя ударили в висок, и это вызвало слепоту. Я надеюсь, что сие временно и зрение к тебе вернётся – глаза-то ведь не повреждены.

Слова Серафима обнадёжили. Михаил успокоился и вспомнил о главном:

– Кто победил в сражении? И где мы теперь? – сыпал он вопросами.

– Наполеон разбит, а находимся мы с тобой в моей брюссельской квартире. Военные действия закончены, госпиталь свернули, и я написал прошение об отставке. Мне нужно выхаживать тебя.

В этом был весь Серафим – добрый и верный. На незрячие глаза Михаила навернулись слёзы, граф чувствовал, как они скатываются по щекам.

– Спасибо тебе, – сказал он, сжав руку друга. – Это Господь мне тебя послал, иначе я бы не выжил.

– Может, и так! – Серафим помолчал, а потом признался: – То, что я делал с твоим лёгким, ни в одной медицинской книге не описано. Когда поправишься, я как-нибудь расскажу тебе об этом. А для врачей, особенно полевых хирургов, опишу эту операцию… Но ты-то как попал под обстрел? Кто тебя, французы или союзники?

– Я не знаю, – честно признался Печерский и рассказал другу о всаднике с закрытым лицом.

– Разбойник? На поле битвы? – поразился Серафим.

– Вот и я не могу в это поверить!..

Чёрная яма, в которую попал Михаил, доводила его до бешенства. Он – боевой офицер – казался себе распластанным под копытом коня жуком. Михаил просто не мог с этим смириться! Он сел на кровати и приготовился встать. Но не тут-то было – нутро мгновенно скрутил тяжкий кашель. Это было невыносимо, казалось, что ещё мгновение – и все жилы лопнут. Серафим схватил друга и, прижав к себе, держал на весу, не давая опускать голову.

– Ничего, всё пройдёт… – приговаривал он. – Сейчас, потерпи… Главное, чтобы шов не разошёлся.

Бог пронёс! Драгоценный шов остался в целости и сохранности, Серафим уложил раненого и дал ему настойку опия. Сон принёс облегчение, избавив от боли – как телесной, так и душевной. Но с тех пор оба друга, не сговариваясь, не возвращались больше к разговору о ранении. Боялись волнений и этого убийственного кашля.