фантик с таблетками и протянул ей.

Она поднялась. Дрожащими руками развернула фантик.

– Все-таки ты сволочь, Жиган, – покачала она головой.

– Да-а? – Он потянулся к наркотику.

– Извини, Жиганчик. – Она сжала кулак с таблетками. – Извини.

– То-то… Без обид, Люда? – Он погладил ее по голове.

– Без обид.

– Да подожди таблетки жрать. Нужно хахаля твоего встретить…

Маккерфи появился в квартире на Арбате через четверть часа.

– Опаздываете, – укоризненно произнес Жиган.

– Москва – неспокойный город. Лучше лишний раз перестраховаться… Контрразведка у вас еще работает. Это даже смешно.

– Почему?

– После того как проспали всю страну, с таким усердием следить за каким-то атташе по культуре.

– Бежать за ушедшим поездом – это наша русская черта.

– Вы не очень похожи на русского. – Маккерфи сел в кресло, поерзал в нем, устраиваясь поудобнее, вальяжно закинул ногу на ногу, положив на колено руку так, чтобы на запястье был виден «Ролекс».

– Я румын. Но мой великая и могучая русский языка.

– Ха-ха, – обрадованно засмеялся американец.

– Я действительно румын. Мой предок – Раковский. Председатель социал-демократической партии Румынии в Первую мировую войну.

– У вас знаменитые предки.

– Толку-то. Моим домом с детства стала улица, – притворно вздохнул Жиган, падая на диван и кладя ногу на сиреневый мягкий пуфик. – А друзьями – хулиганы. Я попал в дурную компанию.

– Это печальная история, – сказал Маккерфи. – Некоторые наши журналы неплохо заплатили бы за нее.

– А может, я хочу как прадедушка – в председатели партии. Подсобите, а? Ваша забегаловка цэрэушная все может.

– Вы шутите?

– Какие тут шутки.

Маккерфи немного очумело посмотрел на Жигана.

– Шучу, – поспешил тот успокоить его. – Но мой прадедушка и правда был председателем партии.

– Хотелось бы поговорить о бизнесе.

– Ноу проблемс. Босс скинул пять процентов.

– Это не годится!

– Вы в таком ужасе, будто у вас гамбургер поперек горла встал.

– Мои партнеры не согласятся на подобные условия!

– Это условия на первую партию товара. Дальше я добьюсь куда большей скидки.

– Ваш босс упрямый человек.

– Лагерная закваска.

– Лучше бы иметь дело с вами. А то это старое поколение, пережитки тоталитарной психологии, – усмехнулся Маккерфи.

– Есть немного. Он хочет все.

– Все не бывает. Сцилла и Харибда. Два мифических чудовища, – блеснул атташе своими убогими знаниями античной мифологии. – Нужно пройти между ними. Мир полон чудовищ. И надо уметь лавировать.

– Истину глаголете, – улыбнулся Жиган.

– Какой объем пробной партии?

– Ну, думаю, на четыре миллиона долларов.

Эндрю Маккерфи задумался.

– Годится, – кивнул он. – Когда?

– Дней через пять.

– Мне нужно знать точно, чтобы обеспечить вывоз.

– И чтобы деньги на счет перевести, – поддакнул Жиган. – Про деньги-то не забудете?

– Товар – деньги.

– И одновременно.

– Как это сделать? – спросил Маккерфи напряженно.

– Ох, чему вас в Кембриджах учат? Все просто, когда есть сотовый телефон. И анонимные счета в банках…

Они углубились в проработку деталей.

* * *

«Эти милые кудряшки», – пел телевизор в углу бара. На экране извивалась змеей закованная в облегающее серебряное с золотом платье Люда Кош.

– А я бы ее с удовольствием… – слышались в комнате отдыха оценки свободных от службы боевиков.

– Да ну, крыса крашеная, – спорили другие голоса. – Толку-то с нее.

– А тебе корову совхозную на восемь пудов?

– Женщины должно быть много…

– Нет, ты посмотри, как язычком вертит! Эта штучка та еще.

– Ее Жиган трахал, – заявил вдруг Питон.

– Врет, трепло, – возразил Бита.

– Точно, трахал. Он с артистов долю имел.

– Натурой?

– А чего, – вдруг обиделся Питон, – гадом буду. Мы с Жиганом на пару шорох в Москве наводили. У того педика, Ваньки… как его там…

– Пенина, – подсказал Бита.

– Ага. Мы у него «Вольво» подожгли, так он сразу соплями изошел.

– Ты, Питон, значит, к бомонду близок, – кивнул Бита.

– К какому такому монду? – с угрозой спросил Питон, стукая лапой по столу.

– Слов надо больше знать, деревня.

– Да пшел ты.

– Шуток не понимаешь.

– Да пшел ты со своими шутками, – набычился Питон.

– Ладно. Выпей.

– Да пшел ты, – пробурчал в очередной раз Питон, но преподнесенный Битой стакан сграбастал.

Влад, как всегда, сидел в углу. Перед ним стояла ополовиненная бутылка с пивом. В баре находилось человек восемь.

– Смотри, новенький подвалил, – сказал Бита.

– Угу. – Питон обиделся и выпал из разговора.

В помещение вошел Грач. Только не встречаться с ним глазами, подумал Влад. Узнавание происходит чаще именно так. Какой-то код читают люди в глазах друг друга. Лицо, фигура – тут можно ошибиться. Но когда смотришь в глаза – с этого и начинается узнавание.

Весь день Влад был озабочен одним – как бы не столкнуться с Грачом. Время пока не пришло. И это удалось.

Грач, невысокий сухощавый мужчина, весь из жил, быстрый в движениях и способный на многое, оглядел бар, нацедил себе джина. Уселся за столик, мрачно уставившись на свои сжатые кулаки. Он ни с кем не пытался заговорить.

Итак, одно действующее лицо здесь. Должно появиться и второе. Оно всегда появляется примерно в это время. Традиция.

– Здорово, волки! – На пороге возникла фигура Гоши Цхинвальского. За ним привычно маячила могучая фигура его брата.

Гоша плюхнулся на стул. Отари налил два стакана водки, прихватил горсть соленых орешков.

– Какашки ослиные, – пожевав орехи, отметил Гоша Цхинвальский и плюнул на пол.

Дальше все пошло по устоявшемуся сценарию. Хлобыстнув горячительного, Цхинвалец обвел мутным взором зал и остановился на Владе. Встал, качнулся, присел на стул рядом с ним. На другой стул взгромоздился его брат.

– Смотри. Мечтает, – кивнул на Влада Гоша.

Отари издал нечленораздельный звук.

– О боях и походах мечтает. Вояка, а у тебя ордена есть? Или в обозе всю чеченскую войну прокантовался? К пайке сытной поближе.

Влад не ответил.

– Значит, на продбазе промышлял. Прапорщиком…

– Ыгы, – довольно забулькал Отари.

– Прапора жадные, – покачал головой Цхинвалец. – А жадность – порок. До добра не доведет. Помню, в Абхазии, когда мы козлов тех на катерок усадили и в море. И на дно посудину. Сами на моторке отчалили. А им куда отчалить? И не уплыть – они наручниками прикованные. Сколько – человек тридцать было, а, Отари?

– Ых, – издал нечленораздельный звук Отари, нагнулся и почесал ногу. – Двадцать.

– Ну, двадцать. Жадность их сгубила. Золото давать не хотели. Говорили, что нет у них. А может, действительно не было, а, вояка?

Влад пожал плечами.

– Чего, вояка, такой скучный?

– Заскучаешь тут, когда пидоры с разговорами лезут, – спокойно произнес Влад.

– Что?

– Я говорю – пидор ты, Гоша, первостатейный. Тебе в тюрьму надо. Там петухи спросом пользуются. Тебе хорошо будет.

– Ах ты сука…

– Тебе лучше задом, чем языком работать.

– Ты… За базар отвечаешь?

– Я? Да. Это только стукачи вроде тебя за язык не отвечают.

Самое страшное – назвать пидором. На зоне, если брякнул это без причины, можно поплатиться – самого опустят. Или пришьют.

– Убью, – прошипел Гоша Цхинвальский.

Отари приподнялся, готовясь обрушиться на Влада.

Влад схватил бутылку с недопитым пивом и с размаху ударил по голове Отари. Бутылка разлетелась.

Такую голову бутылкой не пробьешь. Тут кувалда нужна. Но Влад знал,