— Да. У Тима такая же.

— А у Себастьяна что? — оживилась Даша.

— Я в эту ерунду не верю, — ответил он.

— Тем более. Покажи! — Дашка переползла ближе, почти силой заставив охотника показать мне руку. — Ну? Что видишь?

Ладонь Никиты чуть отличалась от Дашкиной. Я напрягала память, пытаясь понять, что значил этот рисунок из линий. Остальные молча ждали, включая самого владельца руки.

— У тебя тоже счастливая жизнь... Была, — я подняла глаза, встретилась с прямым взглядом и неуверенно продолжила. — Такая линия жизни... Она означает... Что жизнь разделилась на до и после...

В глазах мужчины появилась печаль, а я уже жалела, что вспомнила об этом своём увлечении юности.

— Давайте спать, — сухо сказал он, закрывая ладонь и убирая её от меня. — Надо выспаться и встать пораньше.

Кажется, Даша и Тимофей не заметили перемены настроения охотника. Немного обсудили и поразглядывали свои ладони и улеглись на ночлег. Я же ругала себя за то, что ляпнула то, чего не стоило. Даже не зная подробностей случившегося в жизни Себастьяна, понимала — едва ли хорошее. А глупое гадание ещё раз напомнило ему об этом, что только обостряло моё чувство вины.

— Вот язык без костей, — снова шепотом выругалась на саму себя, устраиваясь спать.

Из леса мы вышли на дорогу. По уверениям охотника, теперь это было безопасно, ведь вся разбойничья шайка осталась у Медвежьей горы и в эти поселки не сунется. Идти стало в разы легче.

Козел весело скакал по высушенной зноем дорожке, уминая время от времени траву. Борька стонал. Как, впрочем, и всегда. Наверное, пожалел уже не раз, что напросился с нами в попутчики.

Дарëна и мельник шли позади всех, будто вообще не замечая, что они не одни. О чем-то увлеченно говорили и улыбались. У меня уже не возникало сомнений в том, что домой они вернутся совсем другими людьми. Оно и к лучшему. Столько лет жить бок о бок, видя рядом только друга детства, и вот сейчас, в дороге, рассмотреть нечто большее. Хотя бы ради этой малости весь наш нелегкий путь того стоил. Пару раз обернувшись, я решила не смущать любопытством ни себя, ни их, и зашагала рядом с Себастьяном и его кобылой к следующей деревне — Заречье.

— Сколько деревень нам ещё надо пройти? — спросила мужчину.

— Ещё три. А что? Уже устала? — он повернулся ко мне и иронично улыбнулся уголком губ. Да, и в нём изменения читались невооружённым взглядом. Но о причинах их я могла только догадываться. Хмурый, неразговорчивый, грубый — последние несколько дней этот парень удивлял не только меня своей человечностью и явным намёком на дружелюбие.

— Да нет, не устала. Просто любопытно.

— Сперва, Заречье. Потом Лисий бор, а дальше — Осиновка.

— Они все рядом?

— Да. А по дороге вообще рукой подать.

Мужчина бодро шёл вперёд, не сбавляя шаг. Мне же вспомнились его слова в лесной лачуге относительно дороги. Совесть не позволила смолчать, и я выпалила:

— Слушай, раз дальше можно идти по дороге, тебе уже не обязательно нас провожать. Мы договаривались, что ты проведешь нас только через лес.  Мне как-то неудобно тебя задерживать, время твоё тратить...

Он хмыкнул, а в его взгляде мелькнула досада. Или всë таки мне это показалось? Поспешила исправить то, что ляпнула, и объяснить:

— Ты не подумай, что я тебя прогоняю... Я очень благодарна тебе за всё. Но с моей стороны не честно задерживать, когда в этом нет необходимости.

— Отведу, раз уж обещал. Договаривались до Зеленого холма. Туда и отведу.

— Я к тому, что...

— Я понял, к чему. Сказал же, отведу. Можешь не мучить себя угрызениями. И, чтобы твоя душа окончательно успокоилась, — он повернулся ко мне и на лице снова появилась привычная улыбка. — После Осиновки к той точке, что указана в твоей карте, пробираться снова придется лесом. Есть ещё вопросы?

— Нет, — улыбнулась я в ответ. — Вопросов нет. Спасибо.

Внутри почему-то стало тепло. То ли оттого, что шансы дойти до заданной точки только что существенно возросли. То ли оттого, что пусть и предлагала Себастьяну оставить нас, совершенно этого не хотела. Отвернулась в сторону и изо всех сил пыталась стереть с лица придурковатую улыбку. Но она, как бумеранг, возвращалась и растягивала губы от уха до уха, придавая мне идиотский вид.

Лес по обеим сторонам дороги рядел, и вскоре мы шли по полоске, делящей на две части зеленое поле. Красиво. Высокие стебли травы с какими-то шишечками на концах покачивались на слабом ветру, шуршали, сталкиваясь друг с другом и создавая гипнотическую музыку этих мест.

Вдалеке показались темные крыши Заречья. Только уж слишком тёмными они были в сравнении с предыдущими сёлами.

Никита присматривался, сложив руку козырьком у лба. Нахмурился сильнее, а от его вида начала переживать и я. Только пятеро отстающих ничего не заметили, будучи увлечены своими делами и нытьëм.

Охотник ускорился. Я старалась не отставать. Он замедлился только когда мы вошли в посёлок и у всей нашей команды от шока раскрылись рты.

Деревня была абсолютно чёрной. Пыль лежала на крышах домов, листьях плодовых деревьев, колодцах, козырьках, лавках, оставленной во дворах утвари — везде. Плотным слоем покрывала всё, чего касался взгляд.

— Это что еще такое? — удивленно раскрыв глаза, спросила Дарëна.

— И здесь пожар? — спросила я. Хотя понимала, что что-то тут не так.

— Это не копоть, — сказал Тимофей и провёл пальцем по краешку ближайшего забора. — Это — пыль.

— Сколько же здесь дождя не было...

Не говоря ни слова, охотник прошёл вглубь деревни. Людей в ней было существенно меньше, чем по ту сторону реки. И выглядели они хуже. Высушенные голодом, а, возможно, и не только. С бледной, сероватой кожей и впавшими от худобы глазницами. Примерно такими я видела в учебниках узников концлагерей — измученными, лишёнными сил. Сердце больнее билось в груди при одном взгляде на местных.

— Что же это творится? — чуть не плача причитала Дарëна. — Почему так? Почему несправедливо? Надо помочь...