class="p">— На психолога документы подала. Представляешь? Хотела людям помогать.

— Как на психолога? А я слышала, что она поваром стать хотела.

— Это кто тебе сказал? Настька, что ли, Строганова?

— Почему Настька?

— Так они подружки были не разлей вода. Это Настька ее подбивала в техникум на повара идти. А у Таты никогда к этому способностей не было. В семнадцать лет только и могла, что макароны сварить да глазунью пожарить. Какой из нее повар? Она мне сама говорила: «Мам, ну что это за работа? Там у плиты стоишь, домой придешь — и опять готовить? Нет уж». Только Настя настаивала, что хочет вместе с Татой учиться. Вот Татка ей и сказала, что пойдет на повара, а сама на психолога пошла. Да только так и не довелось поучиться.

— Точно, они же дружили с Настей! Я и забыла уже. И что, Наташа ей так и не сказала, что не хочет быть поваром?

— Сказала. Как раз в день своей смерти. Ох и разругались они тогда. Я еще подумала: тоже мне, лучшая подруга, совсем в ней нет уважения к людям! Для Насти только ее дела, ее интересы, ее потребности существовали. А остальные должны были подстраиваться. Если Настя сказала, что Тата с ней идет учиться, то Тата должна идти. Вот и поскандалили…

Девчонки в тот день на танцы в город собирались, в клуб какой-то. Но в итоге Настя домой пошла, а Тата нарядилась и одна поехала. Я иной раз, грешным делом, думаю, а не прокляла ли ее Настька? Прости господи! Но все в деревне знают, что мать ее колдовала и что тетка ее колдует. Хоть нехорошо на людей наговаривать, но мысли… мысли-то разные в голове вертятся, не остановить.

Тетя Люба принялась нервно протирать чистый стол тряпочкой. Ленка не стала рассказывать ей о том, что случилось с дедом Макаром. Она обещала сходить на могилу Наташи и при случае поставить за нее свечку в храме, а потом позвонила Володе.

После рассказа мамы умершей одноклассницы в голову Ленки закрались страшные подозрения. Но чтобы все выяснить наверняка, она хотела кое о чем договориться с Володей.

Вечером он приехал на заправку.

— Давай рассказывай.

— Помнишь, мы с тобой и с участковым ночью к Строгановым на участок ходили? Там еще Аглая Собакина заклинания в огороде читала.

— Помню, конечно. Как такое забудешь? Ух и страшная бабка! Так я и не понял, что она там делала-то?

— Я сначала тоже не поняла, а потом... Слышал, какие слова дети говорят, когда в ладушки играют?

— «Ладушки, ладушки, где были? У бабушки…» Да кто ж этого не знает! Кажется, она то же самое там нашептывала. Совсем с ума сошла.

— Не сошла. Тебя никогда не удивляло, что в детском стишке речь про кашку и бражку?

— Ну я как-то вообще об этом не думал. Стишок и стишок, кашка и бражка отлично рифмуются.

— А ты подумай теперь. Кашка и бражка — это то, чем покойников испокон веков поминали. А стишок этот — пересказ старого обряда. Раньше в этих краях народ жил. Когда у них кто-то умирал, делали глиняный слепок с его руки. И если надо было с покойником связаться, ставишь свою руку в его руку и поминаешь человека. Вот тебе и «ладушки».

— Ого!

И Ленка тихо-тихо запела на протяжный мотив:

— Ладушки, ладушки,

Где были? — У бабушки.

Что ели? — Кашку.

Что пили? — Бражку.

У Володи по спине побежали мурашки.

— Все, остановись! А то мне уже кажется, что сейчас моя бабушка-покойница явится.

Ленка усмехнулась.

— Допустим, про стишок я понял. То есть Аглая в огороде связывалась с кем-то из духов своей семьи? Ты об этом мне хотела рассказать?

— Да, но тут вопрос не в том, с кем именно связывалась Аглая с помощью старого ритуала. Вопрос — зачем? И вот что я думаю. Настя, у которой чета Собакиных гостила, — ведьмина дочь. У них вообще это по крови передается — от матери к дочери. Только вот ведьмам все равно учиться приходится, чтобы колдовать. А мать Насти мертва. И я думаю, что Аглая приезжала именно для того, чтобы учить Настю вместо родной матери. И с помощью ритуала старая ведьма звала кого-то из рода ей в помощь.

— Так, а дед Макар тут при чем?

Вспомнив его, Володя непроизвольно заулыбался.

— Понимаешь, Строгановы всегда любили покойников себе на службу ставить, чтобы они всю работу за них выполняли — и за домом следить, и в огороде работать. А Наташа Кошкина, которая в деда вселилась, — бывшая Настина подруга. Я думаю, что она решила ее призвать и на службу себе поставить, но что-то пошло не так. Впрочем, как душа Наташки оказалась привязанной к деду Макару, пока не понимаю.

— Вот это да! Что, серьезно? Можно покойника заставить на себя работать? Н-да, не тем я делом занимаюсь, — попытался сострить Володя.

— Это не смешно, — отрезала Ленка.

— Прости, но с тобой как пообщаешься, так не знаешь, то ли сон все это, то ли реальность.

— Я поняла. Не веришь — до свидания! Дверь там! — Она показала ему на выход с заправки.

— Стой, стой! Товарищ начальник, не обижайся. Но ты сама подумай: двадцать первый век на дворе, искусственный интеллект, интернет, космические корабли, а ты мне про живых мертвецов рассказываешь. Это ты выросла в деревне. А мне, думаешь, легко перестроиться? Но я ведь с тобой, я тебе верю. — Он поймал ее руку и притянул к себе, как бы невзначай обняв за талию. — Лена… Елена Прекрасная… Я тебе верю. Говори, что делать.

— Хорошо. — Лена убрала его руки и сделала вид, что ей надо что-то проверить за кассой.

— Я хочу с Настей Строгановой поговорить. Но боюсь. Я-то нормальный человек, колдовать не умею.

Володя хитро улыбнулся.

— Я не ведьма! — сверкнула глазами в его сторону Ленка.

— Да понял я, понял! — поднял руки Володя, словно сдавался ей в плен.

— Короче, завтра пойду к Строгановой. Ты со мной. А сейчас поезжай домой!

— Слушаюсь, товарищ начальник!

* * *

После разговора с Ленкой баба Валя заперла Макара в пристройке к дому. Это была «мужская берлога», которую дед построил и обставил еще лет десять назад, когда был помоложе и посильнее.

У одной стены на широких стеллажах хранились рабочие инструменты, стопки старых газет и журналов. В противоположном углу стояли старый, пропахший машинным маслом диван, советский стол-книжка и торшер. Для редких гостей — табуретка.

Жена выдала Макару кастрюлю свежих щей, хлеб в салфетке, ведро в качестве