и… Только теперь в полной темноте осознал, зачем он сюда пришел, в какое время, и для чего. Ему показалось, сейчас ослепительно вспыхнет свет, и ему в грудь упрутся как минимум два ствола. У нее было три (!) старших брата, и каждый — за ее честь — должен был убить его. Август был трижды покойник.

Но это, как ни парадоксально, возбуждало больше всего. И ее грудь!

На мгновение он забыл, куда идти, и чуть было не пошел в кабинет (где спала вернувшаяся на каникулы ее старшая сестра). Спасительная полоска света лезвием разрезала безмолвную темноту. Он двинулся, осторожно ступая, боясь что-либо зацепить, разбить или опрокинуть. Лаура ждала его в дверях в легкой ночной рубашке, с распущенными волосами. Она дернула его за руку внутрь, моментально погасила свет лампы и заперла дверь. И сразу же заключила Августа в объятия. Потом удивленно спросила:

— Ты только что принял душ?

— Нет, — ответил он, — это я шел по коридору.

— Мой смелый мальчик, — зацеловывала она его лицо. — Я сама тебя вытру. Ничего, ты скоро привыкнешь!..

— То есть?.. — не понял он.

— Ты будешь приходить сюда каждую ночь. Это единственная возможность для нас встречаться. Спокойно…

Он подумал о резко увеличивающейся возможности быть расстрелянным и — расслабил губы, которые она втягивала уже в свои, целуя.

Лаура стояла в длинной, полупрозрачной ночной рубашке, которая на удивление легко снялась… Упав к ее ногам.

— Ты меня не видел еще в ночной рубашке? — спросила она кокетливо.

— И теперь уже не увижу, — пошутил Август.

— Почему? — не поняла она.

— Потому что ты ее только что сбросила.

Лаура тихо засмеялась.

— Я одену ее специально для тебя, завтра ночью.

Август честно надеялся, что она не всерьез говорила о свиданиях каждую полночь. Он еще не знал, что девушки, когда чего-то хотят, — весьма настойчивые создания.

— Сними свою восхитительную рубашку, — сказала Лаура. Он действительно был в своей лучшей голубой рубашке. — Я хочу поцеловать твои плечи.

Август не совсем понял, почему плечи. Или это был предлог?.. Сам он любил целовать шею и ключицы.

Лаура сделала шаг и нежно обняла его за плечи, ее голая грудь коснулась его груди.

— Давай ляжем, ты весь дрожишь.

Она опустила его на кровать и сама расстегнула ему джинсы. — Ты не заболел?

— Я никогда не болею, — гордо сказал Август. — Просто представляю, что за стеной лежат ваши родители, которые…

Она мягко и настойчиво стала опускать его на кровать.

— А ты представь, что мы на необитаемом острове, одни, и ты целуешь мою грудь, и я получаю от этого несказанное удовольствие. Представил?

— Да, — сказал Август.

— А теперь давай порепетируем… — И она подставила свою грудь к его губам. Он приник к ее соску, и она издала слабый стон.

Он взасос по очереди целовал ее груди, которые так нравились ему свой формой.

— Еще, сильней, сильней, сделай мне больно!.. — стонала она. Он со всей силы засасывал ее плоть, слегка прикусывая зубами и соски.

Она была в тоненьких блестящих трусиках и, неожиданно перевернув его на себя, вдруг сама раздвинула ноги. Его колено мягко и плотно вошло между ее бедер и во что-то уперлось. Он даже боялся думать, во что.

— Сильней! — взмолилась она. И он уперся коленом в ее триумфальную арку, вход в которую был прикрыт лишь тончайшим лоскутом материи.

Она судорожно сжала бедрами его колено и выше. Теперь его грудь вдавливалась в ее груди, губы целовали взасос ее губы, колено было направлено в источник наслаждений, который влажнел с каждым его надавливанием. Надавливания, которые доставляли ей безумное удовольствие. Наслаждение, от которого голова ее металась по подушке, а губы прерывисто молили:

— Поцелуй мою грудь, поцелуй мою…

И он целовал. Их тела спрессовывали друг друга, двигались, сжимались, прикасались, мялись, терлись. Кожа истекала потом. Он боялся, что проткнет ее коленом. Но ей это вжимание доставляло сладкое наслаждение, потому что она без перерыва сдавливала и терлась о него опять и опять. Ее бедра были влажны, ее соски искусаны, в засосах, у него не хватало уже сил целовать их, на шее горело пунцовое пятно. И вокруг груди таких пятен была куча.

— Лаура, у меня болит голова…

— От чего? — встревожилась она.

— От перевозбуждения…

— Хорошо, давай отдохнем, — и она с большой неохотой отпустила его тело и колено.

Он совершенно не представлял, что такая скромная с виду, неприступная девушка окажется настолько темпераментной. Он обожал безумный темперамент, особенно такой дикий, неукротимый, как у нее. Он даже представить себе не мог, что они будут так быстро прогрессировать. Всего второе свидание, и они уже на кровати, практически голые. За исключением… Август был уверен, что, потяни он ее трусики вниз, она бы не сопротивлялась. Но сам и не был готов к этому. К тому же замуж они должны были выходить девушками.

О, эти южные девственницы, сколько ему потом они будут стоить! Скольких придется учить! Но как он будет ими восторгаться! И как они будут благодарить!!!

Нужно сказать, что Флан по какой-то причине решил, что первый раз, разы, он будет спать только с целками… простите, девственницами. Их у него потом набралось пятнадцать. О, как он бился, о, сколько криков и извиваний, прогибов и ускользаний, воплей и стонов стоило их ломание. Сколько сил и пота он потратил, взламывая, вспахивая и засеивая их девственные нивы, впервые разбуженные его возбужденным органом. Чтобы потом другие получали удовольствие, собирая урожай. Но такова жизнь. Удовлетворение — потому что он вспахал и засеял целину. Вставил, вдвинулся, приподнял и взборонил. Только после пятнадцати девушек-девственниц Август понял, что женщины — это тоже приятно, и даже хорошо. Они уже хоть что-то знают, хотя бы как раздвигать свои ноги