рулил бытовухой, а его секретарь отвечал за бумажки – в основном вовремя подсовывал их на подпись начальству. Документов было достаточно, львиную долю составляли приказы о переводе заключенных в другие камеры и о смене графиков охраны. Если зэку не нравился его охранник, Эдди мог его заменить. Если заключенный хотел делить камеру с кем-то конкретным, Эдди устраивал и это. О переводах просили, чтобы завести друзей, держать поближе врагов или сидеть вместе с любовником.

Но настоящую славу Эдди снискал за умение составлять апелляционные прошения. В «Фолсоме» сидел крупный дилер по имени Денис Канос. Он попал под облаву, его дело считали безнадежным, шансов не было. Так вышло, что Эдди мотал срок там же, просмотрел его дело и сказал:

– Денис, у тебя есть минимум три выхода.

Главная фишка апелляций – они должны быть написаны на идеальном юридическом языке без грамматических и орфографических ошибок. У Эдди это получалось с полпинка. Он перевернул дело Дениса с ног на голову, и с тех пор все зэки начали платить Эдди за оформление документов. Вот почему Эдди так тесно сошелся с «Черной партизанской семьей», «Арийским братством» и мексиканской мафией.

Эдди попал в «Сан-Квентин» совсем юнцом, поэтому его определили в северный блок, чтобы охрана могла за ним присматривать. Сокамерником Эдди был Кэрил Чесмен, убийца, знаменитый в литературных кругах. Его постоянно навещали журналисты и популярные посетители. Кэрил и Эдди подружились, именно Кэрил посоветовал Эдди заняться писательством. Звезда немого кино Луиза Фазенда, жена продюсера Хола Уоллиса, встретила Эдди, когда работала волонтером в одной из гимназий для мальчиков, и он запал ей в душу. Она подарила ему первую пишущую машинку.

– Я написал сценарий для этого фильма, – рассказал мне Эдди. – Точнее, адаптировал его. А ты что тут забыл?

– Приехал помочь одному пацаненку, но не могу его найти.

– Ты еще занимаешься боксом?

– Тренируюсь, но не выступаю. Но я в форме.

– У нас как раз будет сцена бокса, Эрик Робертс должен драться с другим заключенным. Режиссеру Андрею Кончаловскому нужен тренер для Эрика. Зарплата – триста двадцать баксов в день.

Цифра мне понравилась.

– Эдди, а как сильно нужно избить того парня?

– Не надо никого избивать, Дэнни. Только потренировать.

Эдди попросил меня поработать с грушей, чтобы Андрей увидел, на что я способен. Если как следует бить по туго набитому мешку, звук будет похож на пушечную канонаду. Я устроил груше хорошую встряску и краем глаза наблюдал за реакцией Андрея.

Тот сложил пальцы квадратиком, изображая кадр (так делают все режиссеры), и уставился на меня сквозь него.

– Такого знака банды я еще не видел, – с улыбкой шепнул я Эдди.

Андрей меня даже не услышал, он думал совсем о другом.

– Контраст, – пробормотал он. – Контраст!

Тогда я еще не знал, что Андрей уже нанял актера на эту роль. Парень был высоким, тощим и смазливым, совсем как Эрик. Видимо, в тот момент Андрей понял, что такой дуэт не сработает.

Внезапно он обхватил мое лицо и расцеловал в обе щеки.

– Хочу видеть тебя в кино. Будешь драться с Эриком Робертсом. Поздравляю! Вы с Эриком такие разные. На контрасте и строится кино. Будешь моим дружком! Будешь в фильме, – выдал он с сильным акцентом, развернулся и удалился.

– Поздравляю! – хмыкнул Эдди. – Ты только что ухватил за хвост комету. Ты принят.

– Эй, Эдди, в кино «дружок» ведь значит не то, что в тюряге?

Он рассмеялся.

– Слушай, за триста двадцать баксов Эрик может хоть палками меня избивать. Но если этот старик опять захочет меня поцеловать, я запрошу ставку побольше.

Эдди объяснил, что Андрей – русский аристократ, а они ведут себя именно так.

Когда мы вышли за кофе, я заметил, что настроение у Эдди резко упало.

– Что не так, Эдди? – спросил я.

– Ничего.

– Да брось, я всю эту херню за версту чую.

Эдди понизил голос, и мы будто снова оказались во внутреннем дворе тюрьмы.

– Дэнни, я изначально должен был пробыть здесь неделю. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк завтра, но съемки займут еще две недели, – какое-то время он помолчал, а потом решился. – Я на метадоне, землячок, и дозняка осталось только до конца этого дня.

– Эдди, ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь? Я рулю сетью метадоновых клиник. Я могу помочь.

Тут он скис.

– Не шути так, Дэнни. Это серьезное дерьмо.

– Клянусь, я работаю в сети клиник с одним чуваком, его зовут доктор Дорр. Скажи, где ты остановился, и завтра утром я отвезу тебя в наш центр в Глендейле. Устроим тебе временное пребывание.

– Правда? – спросил он. – Лучше не шути так со мной, мексикашка!

На следующее утро я забрал Эдди из его отеля. Доктор Дорр по моей просьбе пришел в клинику раньше, позвонил в клинику в Нью-Йорке и подтвердил участие Эдди в метадоновой программе. Нам тут же прислали его рецепты.

Все разрулилось за один телефонный звонок. Бог продолжал блистательно выполнять свою работу. Если бы я не объявился на съемочной площадке в ту ночь, Эдди бы наверняка вернулся к коксу. А если бы я не ответил на звонок того пацана, то не стал бы актером.

Все время, что я работал над «Поездом-беглецом», я так и не наткнулся на парнишку, который просил меня о помощи. Думаю, он не удержался перед искушением и снова подсел на наркоту.

Когда мы вернулись на площадку, я попросил Эдди привести Эрика за сцену, где висела груша. Я считал, что ему стоит посмотреть на меня в деле – тогда он все поймет. Как только Эрик увидел меня, молотящего грушу, он тут же повернулся к Эдди и выпалил:

– Я тоже так хочу.

Перед съемками драки координатор каскадеров попросил меня продемонстрировать несколько приемов.

– Покажи джеб, – попросил он. Я сделал несколько выпадов.

– Прекрасно, Дэнни. Прямые, четкие удары. Не хотел бы я испытать их на себе, – оценил он. – Но камера не передаст такой красоты.

Он объяснил, что в прошлом ему было трудно работать с профессиональными боксерами. В кино удары должны быть циклическими и замедленными, чтобы камера успела их зафиксировать. Я намотал на ус все, что он сказал.

На площадке я будто снова очутился в разгаре тюремной драки. Вокруг кричали, совсем как в «Сан-Квентине» или «Соледаде», во мне бурлил адреналин. Когда Андрей скомандовал «Мотор!», мир как будто замедлился. Хотя сцена была вполне обычной – двое дерутся, толпа смотрит, – мне казалось, что она про меня. Мне было пофиг, что там вытворял Эрик – я играл свою роль. Двигаясь, я заставлял