турками. Суворовские войска состояли из пехоты (в том числе Шлиссельбургский пехотный полк, где служил Антон), легкой конницы, драгун и трех казачьих полков. Казаки и драгуны стояли лагерем, верстах в тридцати от крепости, солдаты жили в палаточном лагере, свободные же от дежурств офицеры квартировали в самом городке, благо Кинбурнская крепость не была чисто военным сооружением: рядом с укреплениями находился порт, в который часто заходили не только военные, но и торговые суда, в городе имелся большой рынок и кварталы ремесленников, а также несколько караван-сараев.

Невдалеке от лагеря драгун вольготно расположились маркитанты – и наши, русаки, и греки, армяне, сербы… Их кибитки обступили небольшую гавань живописным полукругом. Невдалеке, за кустами жимолости и самшита, располагался колодец и водопой. С одним из торговцев, дедом Власием (кажется, сербом или хорватом), Антон даже успел сдружиться, оказав небольшую услугу. Как-то заступив в наряд начальником в карауле, просто пропустил Власия в гавань уже поздним вечером, что было не положено, если четко следовать уставам. Однако маркитанта многие солдаты знали в лицо… Вот и Антон, подумав, не стал держать его взаперти… Торговец добро запомнил и буквально на следующий же день привез поручику два кувшина доброго вина, на вкус – ничуть не хуже французского. Поручик отказываться не стал – вино выпили с офицерами, и даже унтерам досталось. Власий же – так его называли русские, сам же он звался Влах – заверил в полнейшей своей преданности и просил, если что, обращаться с любыми просьбами. Такое вот вышло дело.

Как студент-историк, Антон был прекрасно осведомлен о том, что на протяжении всего восемнадцатого века русская армия не имела казарм и в мирное время располагалась на постой в домах сельских и городских жителей, которые должны были в обязательном порядке предоставлять военным помещения, постели и дрова.

Во время походов и боевых действий, когда от войск требовалась максимальная быстрота и мобильность, устраивались палаточные лагеря. Солдаты разбивали палатки и строили шалаши, имевшие достаточно большой размер, для того чтобы вместить сразу группу солдат, целый «взвод», именуемый по старинке – артелью.

Приходя в роту или эскадрон, рекруты – вчерашние крепостные мужики – включались в привычную для них форму организации – солдатскую артель (как написано в воспоминаниях, «чтоб не меньше восьми человек в каше было»). В отсутствие развитой системы снабжения солдаты приспособились сами обеспечивать себя всем необходимым. В артели же старослужащие обучали новичков, опытные и умелые закупали на артельные деньги дополнительный провиант, сами чинили амуницию и шили мундиры, рубахи из казенного сукна и полотна. Самые расторопные даже умудрялись на постое наниматься на заработки! Деньги из жалованья – около семи рублей – заработков и наградных отчислялись в артельную кассу, во главе которой солдаты избирали степенного и авторитетного «расходчика» – ротного старосту… В роте, где служил поручик Сосновский, таковым как раз и являлся уважаемый ветеран, унтер-офицер, сержант Иван Панкратов, избранный на эту должность, когда еще был простым солдатом.

Надо сказать, что артельное устройство военной жизни делало русскую армию социально и национально однородной, обеспечивало чувство связи в бою и взаимовыручку, поддерживало боевой дух.

Что же касаемо полевых лагерей, то они, конечно же, имели определенные минусы: при сильных холодах жить в палаточном «городке» становилось просто невозможно, в связи с чем устраивались такие жилища только в теплое время года. Однако большим плюсом данного типа «квартир» являлась быстрота при их обустройстве и транспортировке: при перевозке лагеря шалаши просто-напросто бросали, а палатки собирали и грузили на вьючных животных в специальные «палаточные ящики».

Основным видом лагеря являлась так называемая «главная квартира» – тот же палаточный городок, находящийся в непосредственной близости от Кинбурна. Там располагались солдаты, унтеры и дежурные офицеры. Последние же, когда не несли службу в нарядах и не обучали солдат, проживали в городе, где вели вполне светскую жизнь – хаживали в гости, влюблялись в смазливых горожанок, играли в карты… ну и да – пили вино. Впрочем, отпускаемые в увольнение солдаты от них в этом тоже не отставали, просаживая иногда в кабаках все свое жалованье и трофеи. Даже были известны случаи, когда дорвавшийся до спиртного солдатик в лихом кураже мог «бранить всех матерно и называть себя царем». Собутыльники обычно тут же на него доносили, и болтуну приходилось оправдываться обычным «безмерным пьянством». В лучшем случае дело оканчивалось «гонянием шпицрутенов» в родном полку, в худшем – кнутом и ссылкой. Впрочем, до этого доходило редко.

Поручик Сосновский квартировал в одном из караван-сараев – на постоялом дворе, располагавшемся на кривенькой улочке недалеко от гавани. В связи с началом войны постояльцев в караван-сарае резко поубавилось, и его хозяин был очень рад предоставить свои лучшие комнаты «господам русским офицерам». Соседом Антона был ротный, капитан Дьяков, хмурый и вечно всем недовольный брюнет лет тридцати, впрочем, служака он был честный и в боях пулям не кланялся. Еще был подпоручик Переверзев, Игорь, ровесник Антона, гуляка и тот еще бонвиван, а в общем веселый и приятный в обращении парень, голубоглазый красавчик, из тех, на кого девки вешаются сами – не надобно и звать. Пять оставшихся покоев пока что пустовали… хотя, как по секрету поделился Переверзев, туда собирались тайком от высшего своего начальства заселиться трое лихих драгунов. В лагере – в тридцати верстах от города – им было скучно. А, коли вдруг тревога, так бешеной-то собаке тридцать верст – не крюк!

На драгунов этих Антон возлагал надежды – вдруг расскажут что-нибудь этакое… Про какие-нибудь непонятные по этим временам несуразности, типа следов от танковых гусениц в степи или что-нибудь подобное. Очень бы хотелось что-то такое услышать, ибо пока что в этом смысле как-то все было глухо. И даже известный на весь полк сплетник подпоручик Переверзев не мог ничего такого сообщить. Увы… Так, может, драгуны? Или местные… Тот же хозяин караван-сарая господин Эльчи-бей Ахметов, седобородый старик лет шестидесяти, впрочем, вполне еще крепкий и обладающий весьма проницательным умом… По вечерам он обычно приглашал господ офицеров в «парчовую залу», считавшуюся чем-то вроде ВИП. В зале курили кальян, играли в карты, ужинали и смотрели зажигательные танцы местных красоток! Эротичности сей Антон был, мягко говоря, поражен – вот уж не ожидал от мусульманок-то… Однако, как пояснил Эльчи-бей, танцовщицы считались вполне допустимыми… и вполне уважаемыми, между прочим. А сколько они зарабатывали! Какие-то прямо-таки сумасшедшие суммы… Одна из таких красоток как раз и должна быть нынче вечером. Звали ее Гюли-Гюли (с ударением на последний слог), как сказал старик – «девушка с глазами газели»…

– Господин!

Немного прикорнув не