Вила встретила ребят с воодушевлением и сразу затараторила о долгожданных тканях из Серварга, что прибыли на прошлой неделе. Она уверяла, что они как нельзя лучше подойдут Деи, потому что из них получатся поистине величественные наряды. Но девушка остудила щебечущую хозяйку мастерской, потребовав лист пергамента и кисть с тушью.

Получив требуемое, она стала старательно вырисовывать силуэты, а потом и примерную выкройку ее бедующих нарядов. Ян заглядывал ей через плече и почесывал в затылке, не решаясь комментировать творчество подруги. А когда все было готово, и девушка протянула лист портнихе, та поморгав огромными глазищами, спросила:

— Это вы для себя, Госпожа?

— Да, — ответила Дея и принялась объяснять, как именно она видит этот костюм и из чего его лучше всего сшить.

Вила замахала руками.

— Протестую, протестую, — верещала она, старательно тараща глаза. — Это неслыханно, это срам! Госпожа Синего леса хочет обрядиться как разбойница.

— Это не наряд разбойника — это удобный, универсальный костюм, который понадобиться мне… — она запнулась.

Ну не говорить же, в самом деле, портнихе о возможном нападении Лонгвина. Разболтает всему Багорту, как пить дать, разболтает. Пришлось сочинять про тренировки с Маюн.

— Послушайте, Вила, мне очень нужен этот костюм и именно такие высокие сапоги, — чуть не слезно просила Дея. — Если вы сошьете мне его, я соглашусь на любое платье из ваших новых тканей, которое вы для меня смастерите. Обещаю.

— Даже с воланами и воротником стоечкой?

— Только умеренными.

— Хорошо, — сдалась портниха, и ребята вышли из ее мастерской.

— У меня такое ощущение, будто я только что выиграла как минимум Куликовскую битву, — выдыхая, призналась Дея.

— Не мудрено. Ты бы ей еще косуху и гады заказала и попыталась объяснить, что в той деревни, из которой ты приехала, так ходят все уважающие себя незамужние девицы.

— Ладно тебе, Ян, — посмеялась Дея. — Ты-то ведь понимаешь, что в кожаных штанах бегать за неуловимым Ихаилем проще чем в развивающихся кружавчиках.

— Я да, — Ян улыбнулся, останавливая Дею, — а все потому, что я в отличие от Вилы видел тебя в джинсах и еще помню, как ты в них соблазнительна.

Он притянул ее к себе, жадно смял в поцелуи губы, а потом вжал в стену и накинулся со всей свой неудержимостью, которая обуревала его при одной только мысли о том, что скрывалось под деиными одеждами.

— Ян, — позвала его задыхающаяся девушка, — ты, наверное, забыл, у меня траур.

Тяжело дыша, он отстранился от нее.

— Я тебя провожу.

— Не стоит.

— Я не спрашиваю, — проговорил он бесцветно.

Только теперь Дея поняла, что Влад был прав — он действительно считает ее своей собственностью.

Ей бы разозлиться, но спорить с Яном она сейчас не хотела, в его глазах багровело неутоленное желание, а еще злость. Дея смотрела на друга и не узнавала его, столь четко проступали сейчас на молодом, но уже таком суровом лице все его мысли. А думал Ян только о том, как бы скорее добраться до ее мягкого, податливого тела и завладеть им, как бы обезволить ее, лишить покоя.

Ту юношескую и безудержную агонию, что разжигали они в минуты единения, Ян принимал за любовь. Ему и в голову не могло прийти, что Дея отдавалась ему, не чувству того же, что испытывал к ней он сам. Поэтому увидев ее сегодня в обществе Влада, он чуть было не свихнулся от ревности, а сейчас хотел лишь одного — взять реванш, доказать самому себе и ей, что она его и только его. И что так будет всегда.

И все же, он не мог не признать ее право на скорбь по убитым сестрам, потому отпустил, но отказа не принял, а лишь приготовился ждать, когда снова возьмет свое, снова утвердиться с правах, сминая Деину волю своим буйным, безудержным желание обладания.

Дни потянулись унылые, безрадостные. Жизнелюбивый Ян чах в молчаливом томлении. Деин траур длился уже почти три недели. Лес стоял тихий, печальный, даже русалки не пели своих песен. Дея приходила к ним, как и прежде, но они просто тихонько сидели, молчали и думали каждая о своем. Ян не ходил на эти безмолвные собрания, это была не его скорбь, он чувствовал себя там чужим, чего нельзя было сказать о Владе. Тот изредка, но наведывался к Озерным девам, которые с того памятного дня прониклись к Веду непостижимой для Яна любовью.

Выходило, что он умудрился стать лесу другом. Запуская свою магическую лапу в самое близкое и личное для Деи, он окутывал ее своей незримой паутиной внимания, которого его подруга, казалось и не замечала. Он оберегал ее от всего, будто она ваза хрустальная. Нет, про то, что Дея в некоторых моментах действительно хрупка как ювелирное изваяние, Ян и сам знал, но он предпочитал быть ее единственным защитником, хоть это и становилось все трудней.

Несмотря на свой нелюдимый нрав, Госпожа Синего леса все же сыскала сторонников, и теперь ее дом периодически походил на малый совет. Старый Хранитель Хвойного леса, что вступился за нее, когда совет явился оспаривать ее права, пара Ведов не входивших в круг жрецов и многие защитники водоемов, приняли ее сторону, не давая Яну побыть с подругой наедине.

Всего несколько раз ему посчастливилось застать ее одну, но и тогда он не решился склонять ее к близости. Смиренно волоча за собой романтический шлейф, он предпочел вздыхать, в нетерпении дожидаясь снятия траура.

Работа стала единственной отдушиной парня. Маленькая и уютная комнатка в самой высокой башне замка — пристанище небесных Сагортов, всюду сопровождающие его овсянки, приносящие и уносящие вести, Маюн и тренировки с Сеславом — вот что теперь занимало почти все его время.

Яну нравилась его жизнь, нравился кураж и лихость, с которой они с Сеславом организовали разведывательную деятельность, нравилось быть в курсе всего происходящего, нравилось принимать самостоятельные решения. Доверительность главы Мрамгора льстила Яну, маслила его самолюбие. Он рвался выполнять все более сложные и ответственные поручения. А звание Верховного Сагорта, которое ему дали, как он теперь понимал, в долг бедующих заслуг, толкало его на бедовые поступки.

Без Деиного участия он почти забросил библиотеку, все больше полагаясь на оружие. Они с Сеславом подавали большие надежды, и Вайес недолго думая, определил их в задругу. Этот небольшой отряд лучших воинов Мрамгора мог соперничать разве что с аполой самого Боремира, в которую входило всего две дюжины воинов, да не просто воинов — богатырей! В задруге же состояло четыре дюжины солдат и столько же учеников, но удержаться среди них было трудно. Ежедневные тренировки по три-четыре часа, после которых приходилось отлеживаться в лазарете, выдерживал не каждый. Яну трижды зашивали руку, а Сеслав страдал от сотрясений.