Аэрин Кин – моя. Я нераздельно завладел ее вниманием, ее телом и ее непосредственным будущим – и на этот раз какой-то там подписанный контракт совершенно ни при чем.

Я продолжаю свое занятие до тех пор, пока ее тело не начинает часто-часто вздрагивать, дыхание ее учащается, она закусывает нижнюю губу. Пальцы ее вцепляются мне в волосы, тело бессильно распластывается по кровати, и я понимаю, что она кончила. Я укладываюсь на кровать рядом с нею и целую ее, позволяя ей ощутить на моих губах вкус того, что я сотворил с ней. Она улыбается, ее ногти чертят тонкие полоски на моих плечах.

– Это безумие, – шепчет она. – Ты знаешь, да?

– Я предпочел бы считать это приключением, – отзываюсь я. «Приключением длиной в жизнь…»

Аэрин резко выдыхает через нос и слегка хмурится, словно собираясь что-то сказать.

– Что такое? – спрашиваю я. – О чем ты задумалась?

– Ты любитель приключений, – говорит она.

– Да.

– А я – нет.

Я смеюсь.

– Это одно из миллиона отличий между нами. Поверь мне, для меня это не препятствие – если это не препятствие для тебя.

– Ты как-то упомянул, что у тебя есть самолет, – говорит она.

– Есть. «Сессна». Ты боишься маленьких самолетов? – спрашиваю я. Но прежде чем она успевает ответить, добавляю: – Ты удивишься, как много людей считают некоммерческие полеты чем-то ужасным. – Я убираю с ее лба прядь волос. – Я никогда не заставил бы тебя делать то, что тебя пугает, Аэрин… но я могу бросить тебе вызов.

– Колдер… – она откидывает голову назад и испускает стон, пытаясь не засмеяться. – В следующий раз, когда я увижу Раша, я скажу ему пару не самых приятных словечек. Поверить не могу, что он вот так меня сдал.

Я заставляю ее умолкнуть новым поцелуем. Ее брат вовсе не «сдал» ее. Он проложил ей тропку обратно к жизни – к жизни, которую она отвергала все эти годы.

– Ты надолго в городе? – спрашивает она, гладя меня по щеке с такой нежностью, которой я никогда не ведал за всю свою взрослую жизнь.

– Хотел бы я сказать «на столько, сколько захочу», но я не могу пока оставить «Уэллс- Тех», – отвечаю я. – Все эти люди верны компании моего отца, и некоторые из них работают там десятилетиями. И пока я не найду покупателя, я должен править этим кораблем.

– Как благородно!

– Я останусь здесь всего на несколько дней, – продолжаю я, – но ты вернешься туда вместе со мной. А если не сможешь, то я буду приезжать сюда каждые выходные. Мы придумаем какую-нибудь схему, но обещаю тебе, Аэрин, что расстояние между нами будет наименьшей из твоих забот.

– Ты говоришь как человек, который знает, чего хочет.

Должно быть, это во мне проснулось наследие Уэллсов – к добру или к худу.

– Ты едва знакома со мной, но уже знаешь обо мне одну из самых важных вещей, – отмечаю я.

– А чего еще я о тебе не знаю? – хмыкает она, и глаза ее блестят. – Погоди, не отвечай… по крайней мере, пока.

Смею ли я предполагать, что она намерена принять неизвестность? Приключение, в которое мы намерены пуститься?

– Я и не собирался, – говорю я.

Аэрин одаривает меня легким тычком в плечо, потом ее рука ложится мне на затылок. Вдыхая терпко-сладкий запах ее возбуждения, смешанный с ароматом жасмина, исходящим от ее теплой кожи, я понимаю, что это не рай, но нечто весьма близкое к нему.

– Я хочу завтра свозить тебя кое-куда, – говорит она, задумчиво поджимая губы.

– Ладно… и куда же?

– Я хочу познакомить тебя со своими родителями.

В обычных обстоятельствах я мгновенно подавился бы словами, начал бы искать ближайший выход и придумывать повод для бегства, которое уберегло бы меня от такого решительного шага.

Мы садимся на краю постели, Аэрин кладет руку мне на плечо, потом трется об него щекой.

– Прежде, чем ты запаникуешь… – начинает она.

– Я не паникую, – я поворачиваюсь к ней.

– Прежде, чем я тебя отпугну…

– Мне не страшно. – Я пожимаю плечами.

– Я хочу, чтобы ты увидел, откуда я такая появилась, – объясняет она. – Я никогда никого не приводила в свой родной дом. Я никогда никого не представляла своим родителям. Мне просто кажется: если ты сможешь принять мое прошлое, то сможешь принять и мое будущее. Сможешь принять меня.

– Аэрин… я принял тебя в ту же минуту, как ты врезалась в меня и пролила кофе на свою блузку.

Выражение ее лица делается менее напряженным, она чуть придвигается ко мне.

– Серьезно?

– Нет. Тогда я не знал, кто ты такая.

– Колдер… – она складывает руки на груди, хотя я не знаю, не дразнит ли она меня своей показной чопорностью.

– Ну, хорошо, – я притворяюсь, будто закатываю глаза. – Это я врезался в тебя. Я выходил из кабинета отца, не обращая внимания, куда иду, и из-за меня ты пролила кофе. Я искренне прошу прощения за это.

– Спасибо, – она улыбается, выпрямляет спину и опускает руки, потом делает медленный вдох и выдыхает. – Это было так трудно?

«Ты не представляешь, насколько…»

Выставить себя неуклюжим болваном перед красивой женщиной в один из худших дней моей жизни – это уязвило мое самолюбие настолько, что я наотрез отказывался признать это своей виной.

Я привлекаю Аэрин к себе на колени и сплетаю пальцы с ее пальцами. Извиниться было тяжело, но еще тяжелее смотреть на нее и не взять ее прямо здесь и сейчас – настолько сильно возбуждает меня ее вид.

– Я адски хочу тебя, – я целую ее шею и дергаю за подол ее футболки, задирая его повыше. – И не могу ждать больше ни минуты.

Она ерзает у меня на коленях, ее промежность трется о выпуклость под моими джинсами.

– Тогда я вся твоя. Ты заполучил меня, Колдер, – самые сладкие губы, которые я когда-либо пробовал на вкус, шепчут самые сладкие слова, которые я когда-либо слышал.

Пять лет спустя

– Ты не знаешь, трехлеток учат играть в футбол? – спрашиваю я у жены, пока она нарезает клубнику и бананы для нашего маленького сына Холдена. Она подмигивает мне.

– Знаю. А ты знаешь, что нашему сыну только следующей весной исполнится три года?

– И зачем тебе понадобилось об этом напоминать, если я и так отлично знаю о том, что нашему сыну исполнится три года третьего апреля в следующем году? – отзываюсь я небрежным тоном. Она подходит к кухонному столу с тарелкой нарезанных фруктов в руке, шутливо бьет меня по плечу, потом наклоняется и целует меня в макушку.

Наш сын – точная копия меня в том же возрасте, с густой пышной шевелюрой и озорными медово-карими глазами, – машет руками, потом сгребает с тарелки горсть банановых ломтиков и сует их в рот с таким видом, словно это его последняя трапеза в жизни.