Пуаро задумчиво посмотрел на инспектора Спенса.

— Так, значит, вы не видите в этом ничего… странного? —спросил он.

— Я знаю, к чему вы клоните. Почему Андерхей не сказалпрямо, что он Андерхей? Ну, я думаю, это тоже объяснимо. Респектабельные люди,когда они совершают что-нибудь нечестное, любят сохранять видимостьреспектабельности. Они любят представить дело в таком виде, чтоб самим остатьсянезапятнанными, так сказать… Нет, я не думаю, что в этом есть что-то странное.Нужно понимать человеческую природу.

— Да, — сказал Пуаро. — Человеческая природа. Вот,по-видимому, настоящий ответ на вопрос, почему я так заинтересовался этимделом. На судебном дознании я оглядывался вокруг, смотрел на всехприсутствующих, особенно на Клоудов. Их так много, все они связаны общимиинтересами, все так различны по своим характерам, мыслям и чувствам. И все онимного лет зависели от одного сильного человека, главы семьи, от Гордона Клоуда!Я не хочу сказать — целиком зависели. У всех у них есть свои средства ксуществованию. Но все они, сознательно или бессознательно, опирались наГордона, искали в нем опору. А что происходит, спрошу я вас, старший инспектор,что происходит с плющом, когда дуб, вокруг которого он вился, рухнет?

— Ну, это едва ли вопрос по моей части, — сказал Спенс.

— Вы думаете, не по вашей? А я думаю, по вашей. Характерчеловека, мой дорогой, не застывает. Он может набираться сил. А может ивырождаться. Каков человек наделе, становится видно только тогда, когдаприходит испытание, то есть тот момент, когда вы или устоите на собственныхногах, или упадете.

— Не знаю, право, к чему вы клоните, мосье Пуаро. — Спенсбыл явно сбит с толку. — Во всяком случае, теперь у Клоудов все в порядке. Илибудет все в порядке, когда останутся позади все формальности.

На это, напомнил ему Пуаро, может уйти много времени. Ещенадо опровергнуть показания миссис Гордон Клоуд. В конце концов, должна ведьженщина узнать своего мужа, увидев его.

Он наклонил голову немного набок и вопросительно смотрел наогромного старшего инспектора.

— А разве два миллиона фунтов не стоят того, чтобы ради нихне узнать собственного мужа? — цинично спросил инспектор. — И кроме того, еслион не был Робертом Андерхеем, почему же он убит?

— Да, — пробормотал Пуаро, — в этом-то и вопрос.

Пуаро вышел из полицейского участка, погруженный в мрачныеразмышления.

Его шаги все замедлялись. На базарной площади он остановилсяи огляделся.

Рядом был дом доктора Клоуда со старой латунной вывеской.Немного дальше — почтовое отделение. На другой стороне — дом Джереми Клоуда.Прямо перед Пуаро, несколько в глубине, стояла католическая церковь — скромное,небольшое здание, казавшееся увядшей фиалкой по сравнению с внушительным храмомСвятой Марии, который высился посреди площади, символизируя господствопротестантской религии.

Повинуясь какому-то импульсу, Пуаро вошел в воротакатолической церкви и, миновав паперть, оказался внутри. Он снял шляпу иопустился на скамью.

Его мысли были прерваны звуком подавленных горестныхрыданий.

Пуаро повернул голову. На другой стороне прохода стоялаколенопреклоненная женщина в темном платье, закрыв лицо руками. Вот она встала,и Пуаро, глаза которого расширились от любопытства, встал и последовал за ней.Он узнал Розалин Клоуд.

Она остановилась под аркой, стараясь успокоиться. И тутПуаро очень мягко заговорил с ней.

— Мадам, не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Она не удивилась и ответила с наивной простотой огорченногоребенка:

— Нет. Никто, никто не может помочь мне.

— Вы в большой беде, не так ли?

— Дэвида забрали, — сказала она. — Я совсем одна. Ониговорят, что он убил… Но он не убивал! Нет!

Она посмотрела на Пуаро и проговорила:

— Вы были там сегодня? На судебном дознании. Я видела вас.

— Да. Если я могу помочь вам, мадам, я буду очень радсделать это.

— Я боюсь. Дэвид говорил, что со мной ничего не случится,пока он будет рядом. Но теперь, когда его посадили, я боюсь. Он сказал: они всехотят моей смерти. Это страшно даже сказать. Но, наверно, это так и есть.

— Позвольте мне помочь вам, мадам.

Она покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Никто не может мне помочь. Я даже немогу пойти к исповеди. Я должна нести всю тяжесть своего греха совсем одна.Господь отвернулся от меня. Я не могу надеяться на милосердие божье.

Затравленный взгляд ее был полон печали.

— Я должна была бы исповедаться в своих грехах,исповедаться. Если бы я могла исповедаться!..

— Почему вы не можете исповедаться? Вы ведь для этого пришлив церковь, правда?

— Я пришла найти утешение… Но какое может быть утешение дляменя? Я грешница.

— Мы все грешники.

— Но вы могли бы раскаяться… Я хотела сказать… рассказать… —Она снова закрыла лицо руками. — О, сколько лжи, сколько лжи…

— Вы солгали о своем муже? О Роберте Андерхее? Так это былРоберт Андерхей, тот убитый?

Она резко повернулась к нему. Ее глаза принялоподозрительное, настороженное выражение. Она резко выкрикнула:

— Говорю вам, это не был мой муж. И нисколько не похож нанего!

— Умерший вовсе не был похож на вашего мужа?

— Нет! — сказала она упрямо.

— Скажите мне, — сказал Пуаро, — как выглядел ваш муж?

Ее глаза пристально взглянули на него. Затем лицо еетревожно застыло, а глаза потемнели от страха.

Она выкрикнула:

— Я не хочу говорить с вами!

Быстро пройдя мимо него, она побежала вниз по тропинке ивышла через ворота на базарную площадь.

Пуаро не пытался следовать за ней и только удовлетвореннокивнул головой.

— Ага, — сказал он себе. — Значит, вот в чем дело!

И медленно вышел на площадь.

После некоторого колебания он двинулся по Хай-стрит, пока неподошел к гостинице «Олень», которая была последним зданием перед открытымполем.

В дверях «Оленя» он встретил Роули Клоуда и Лин Марчмонт.