Старая леди сделала передышку и выжидательно посмотрела наПуаро. Он вздохнул и покачал головой.

— Даже в церкви, — продолжала старая леди, — без шляпы.Иногда даже без этих глупых шарфов. Только эти безобразные, завитые перманентомволосы. Волосы? Никто сейчас и не знает, что такое волосы. Когда я была молода,я могла сидеть на своих волосах!..

Пуаро бросил украдкой взгляд на серо-стальные букли.Казалось невероятным, что эта свирепая старая леди когда-то была молода.

— На днях одна из них заглянула сюда, — продолжала стараяледи. — Повязанная оранжевым шарфом, накрашенная и напудренная. Я посмотрела нанее. Я только посмотрела на нее! И она ушла обратно!

— Она не принадлежала к постоянным жильцам, — продолжаластарая леди. — Ни одна подобная особа здесь не останавливается, слава Богу. Такчто же ей понадобилось в спальне мужчины? Отвратительно, иначе не назовешь. Ясказала об этой девице хозяйке, этой Липинкот, но она так же испорчена, как ивсе, — готова бежать на край света ради любого, кто носит брюки.

У Пуаро пробудился легкий интерес к рассказу.

— Та женщина вышла из спальни мужчины? — переспросил он.

Старая леди с жаром ухватилась за эту тему.

— Да, именно так. Я видела ее своими собственными глазами.Из пятого номера.

— А в какой день это было?

— Накануне того дня, когда поднялся весь этот шум с убитыммужчиной. Какой позор, что все это случилось здесь. Раньше это было оченьприличное старомодное местечко. А теперь…

— А в котором часу дня это было?

— Дня? Это было вовсе не днем. Вечером. Даже поздно вечером.Совершенный позор! После десяти. Я ложусь спать в четверть одиннадцатого. И вотона выходит из номера пятого, наглая бесстыдница, пялится на меня, затем сноваскрывается в номере, смеясь и болтая с тем мужчиной.

— Вы слышали его голос?

— Я же говорю вам. Она исчезает за дверью, а он кричит:«Уходи, убирайся отсюда, я уже сыт по горло!» Красиво, когда мужчина такразговаривает с девушкой! Но они сами виноваты. Нахалки!..

— Вы этого не рассказывали полиции? — спросил Пуаро.

Она пронзила его взглядом василиска[3] и, шатаясь, подняласьс кресла. Возвышаясь над ним и глядя сверху вниз, она произнесла:

— У меня никогда никаких дел с полицией не было. С полицией!Вот еще! Я — и полиция?!

Бросив последний злобный взгляд на Пуаро и дрожа от ярости,она вышла из комнаты.

Несколько минут Пуаро сидел, задумчиво поглаживая усы, азатем пошел искать Беатрис Липинкот.

— О да, мосье Пуаро, вы имеете в виду старую миссисЛидбеттер? Вдова каноника Лидбеттера, она каждый год приезжает сюда, но,конечно, между нами говоря, она — сущее наказание. Иногда она ужасно груба слюдьми и, кажется, не понимает, что в наше время многое изменилось. Правда, ейпочти восемьдесят.

— Но она в ясном уме? Она сознает, что говорит?

— О да! Она весьма проницательная старая леди. Иногда дажеслишком.

— Вы не знаете, что за молодая женщина приходила к убитомуво вторник вечером?

Лицо Беатрис выразило удивление.

— Я не помню, чтобы молодая женщина приходила к нему. Какона выглядела?

— На голове у нее был оранжевый шарф, лицо, насколько японял, сильно накрашено. Она была в номере и говорила с Арденом во вторник вдесять пятнадцать вечера.

— Честное слово, мосье Пуаро, понятия не имею!

Задумавшись, Пуаро отправился искать инспектора Спенса.

Спенс выслушал рассказ Пуаро молча. Затем он откинулся вкресле и медленно кивнул головой.

— Странно, не правда ли? — сказал он. — Как часто намприходится возвращаться к той же старой формуле: «Cherchez la femme».

Французское произношение инспектора было не так хорошо, каку сержанта Грейвса, но он гордился им. Он встал и пересек комнату. Затемвернулся, держа что-то в руке. Это была губная помада в золоченом картонномфутлярчике.

— У нас с самого начала было свидетельство того, что в делеможет быть замешана женщина, — сказал он.

Пуаро взял помаду и слегка мазнул ею по тыльной сторонеладони.

— Хорошего качества, — сказал он. — Темно-вишневый цвет,обычно употребляемый брюнетками.

— Да. Она была найдена на полу в пятом номере. Закатиласьпод комод, и вполне допустимо, что пролежала там некоторое время. Никакихотпечатков пальцев. Но теперь ведь нет такого разнообразия губной помады, какраньше. Всего несколько цветов.

— И разумеется, вы уже провели расследование?

Спенс улыбнулся.

— Да, — сказал он, — мы уже провели расследование, как выназываете. Розалин Клоуд употребляет такую помаду. И Лин Марчмонт. ФрэнсисКлоуд использует более мягкий оттенок. Миссис Лайонел Клоуд совсем не краситгубы. Миссис Марчмонт предпочитает бледно-розовый цвет. Беатрис Липинкот,видимо, не употребляет такой дорогой помады, ее служанка Глэдис — тоже…

Он остановился.

— Вы досконально все разузнали, — сказал Пуаро.

— Не достаточно досконально. Теперь похоже, будто в делезамешан кто-то посторонний — быть может, какая-нибудь женщина, которую Андерхейзнал раньше.

— И которая была у него во вторник в десять пятнадцатьвечера?

— Да, — сказал Спенс и прибавил со вздохом:

— Это снимает подозрения с Дэвида Хантера.

— Вы уверены?

— Да. Его светлость наконец соизволили дать показания. Послетого как его поверенный приходил и увещевал его. Вот его собственный отчет отом, где он был.

Пуаро читал аккуратно отпечатанную записку:

«Выехал из Лондона в Вормсли Хит поездом четыре шестнадцать.Прибыл туда в пять тридцать. Пошел в Фэрроубэнк пешеходной тропой».

— Причина его приезда, — вставил старший инспектор, —необходимость, по его словам, взять некоторые вещи, оставшиеся здесь, письма ибумаги, чековую книжку, а также посмотреть, не вернулись ли рубашки из стирки.

Разумеется, рубашек еще не было. Честное слово, стирка внаши дни превращается в целую проблему. Уже четыре недели, как у нас взялистирку, в доме не осталось ни одного чистого полотенца, и теперь моя жена самастирает все мои вещи…