Первый – прыгнуть мимо открытой двери – авось старый не попадет – и податься в бега, ибо Полис не поймет: ушел китайгородский в компании, а вернулся один. Небось, заманил дружков красивой басней, отвел подальше и прикопал ради жирного барахла. Сам бы так подумал, а полисники и того хлеще удумают. Сто пудов, станут искать, прячся потом по подвалам.

Второй выход оказывался сложней: скрутить гада, поломать ногу, чтоб не рыпался, и отвести в Полис. Правда, был момент, а поверят ли кшатрии с браминами четкому братку? Чье слово верх возьмет?

Брамин молчал. Белявский решил его растормошить: авось расстреляет попусту боезапас?

– Слышь, брамин, не дури. Вот я сейчас войду, и мы конкретно все обговорим, – Максим громко потопал, будто и вправду идет, а затем стянул с руки перчатку и высунул на уровне головы из-за стены. Тут же загрохотали выстрелы и брызнули осколки штукатурки. Но Адвокат не унывал, включил умного братка:

– Липенко, я уже понял, что маза серьезная, иначе б ты на мокруху не пошел. В натуре, возьми в долю, а? Не, ты только погляди: ты паханом, а я при тебе типа шестерю. И потом, тебе еще назад вернуться надо, а там тварины скачут, – и как бы в подтверждение слов, зверь утробно зарычал где-то на улице.

– Заткн-и-ись! – взвизгнули из кабинета. – Что вы все понимаете?! Я ученый! А это вещество – спасение, оно ключ к величию Полиса, максимальная смертность в первый час и полная нейтрализация уже через три! Это вам не сраный иприт… Вытравить красных, задавить фашистскую мразь, разогнать проклятый бандитский притон с Китай-города! Эволюция, прогресс, а меня не поняли!

– Да ладно, кореш, погоди… – пытался разобраться Максим, потея в химзе, но брамин все верещал.

– Анатолий и эта падаль Сотников отобрали мою мечту о великом Полисе. Не кружке по интересам для молодняка с маразматиками в Совете а, всемосковском Метро-Полисе, сосредоточении знаний, вне которого лишь смерть и забвение! И ты такой же, все вы, Белявские, такие же: твердолобые мечтатели, рыцари в сияющих доспехах. Идеалисты! Как же я тебя ненавидел… Дом в трех шагах от Кремля, отец – нобелевский гений, жена красавица, хоть и гулящая. А я? А мне?! Мыть пробирки в нищем НИИ за восемнадцать тысяч?.. – Липенко захлебнулся в рыданиях. Речь зашла об отце, Максим навострил уши.

– Годы забвений, архив, крысиное дерьмо и горы тухлых бумажек. О-о… с каким же удовольствием я тебя… И вот, через двадцать лет ты снова появляешься, живой! Ты возвращаешь мне, как насмешка, Толик, а размозжу тебе голову, снова зарежу как свинью, сколько бы ты раз ни возвращался!

В голове Максима что-то щелкнуло. Рычание и визги сжираемых заживо мутантов, бормотание брамина. Все стало ясно, прояснилось как никогда: все его беды, вся его боль, одиночество, слезы маленького мальчика, выросшего сиротой, так и оставшегося в душе загнанным в угол крысенышем… А причина сидит и причитает за стеной. Липенко завидовал. Липенко хотел власти, хотел стать богом всея метро, а отец ему помешал. Сраная бумажка, сраная жизнь…

Он ворвался в кабинет, перед глазами было только лицо за обзорной маской противогаза. Несколько раз что-то ударило в грудь, но это было уже не важно. Важно было дотянуться до дряблой гусиной кожи как раз между лысым глобусом в резиновой маске и цыплячьими плечами, чтобы вцепиться зубам и рвать, рвать!

Когда кровавая пелена спала Максим, увидел лежащего на груде бумажек Липенко. Брамин тихо стонал, маска разбилась, десятки осколков торчали из щек и лба. По изрезанным рукам Белявского стекала кровь, своя и чужая, но боли он не ощущал. Он снова слышал. Слышал бешеный стук собственного сердца в голове, затихающие визги мутантов за окном и хлюпанье брамина…

Неподалеку, в сквере у подножия памятника Фрунзе, серая смерть, уперев лапу в тощую грудь и вцепившись клыками в конечность, мотнула головой, с хрустом разрывая кости, тугие сухожилия, бьющие фонтаном крови жилы. Смерть наслаждалась, отрывая по одной руки-ноги еще живому мутанту в красном пиджаке и подвязанной проволокой шляпе.

В данный момент смерть не хотела есть, хотя, есть хотелось всегда. Смерть упивалась страхом жертвы и устраняла помеху, конкурента, занявшего территорию. И, само собой, развлекалась. А ста метрами дальше, в доме на Знаменке, 19, в помещении экспедиции, где-то глубоко внутри Максима Белявского с громким «дзанг» лопнула невидимая струна, Максима стало еще меньше, а беспощадного братка Адвоката больше, он почти победил. И перед ним на полу в крови и собственной моче лежала помеха. Адвокат склонился над Липенко.

Тот вздрогнул, застонал, задергался в неконтролируемой попытке отползти, ведь инстинкт самосохранения вопил: «убегай!». Но взгляд тираннозавра ответил: «ты обречен».

Адвокат распрямился, расправил плечи, оглядел комнату:

– Проклятое место, проклятые бумажки… Надо все сжечь, – взгляд задержался на массивном стальном стеллаже с полками, ухватившись за край, он опрокинул его, придавив ноги брамина выше колена. Глухой хруст берцовой кости, скрежет паркета и вопль Липенко слились в единый звук, но Максим лишь усмехнулся.

Он сходил в вестибюль за бутылками к трупу сталкера и стал поливать их содержимым бумажки и самого брамина.

– Ты сжег моего отца, падаль. Ты убил его, убил и так просранное детство, и подарил ложную надежду, что отец когда-нибудь вернется, ты рад?

Липенко задергал головой, пытаясь что-то ответить сломанной челюстью.

– А мне насрать, – Максим снял с пояса тонкий цилиндр фальшфейера, скрутил защитный колпачок, дернул выпавший шнурок. Стрельнув красными искрами, факел занялся болезненно-ярким пламенем. Помедлив секунду, Адвокат бросил его в кучу политых огнесмесью бумаг. Огонь вспыхнул с хлопком, загудел, взвился к потолку, опалив паутину. Охваченный пламенем Липенко протяжно завыл, когда за секунду горящий «коктейль Молотова» превратил резину костюма и кожу в единое черное месиво.

Костер из еще живого человека и государственных тайн стрелял искрами, трещал и быстро разгорался, благо, топлива вокруг ему хватало. Адвокат смотрел на пламя – и ничего… Ни радости ни злости, пусто. Он отомстил за отца, накормил кровью зверя, живущего внутри, избавил метро от архивной крысы, вооруженной ядом и наполеоновскими хотелками, но оживет ли отец? Нет, не оживет. А может, проблем стало меньше? Нет, их стало только больше.

Нужно возвращаться в метро. Еще какое-то время назад у них с Симой была одна глупая надежда на двоих – папа вернется. Но теперь они остались у друг друга одни. Теперь у Серафимы из родни только брат, и ему никак нельзя умирать. Кто кроме него защитит сестру?

Огонь тем временем подобрался вплотную, комната разгорелась не на шутку, да еще сиротливо лежавший баллон пропана в дальнем углу… стоило поскорее уйти. Максим уже на выходе заметил в руке мертвого майора, лежащего под стеной, зажатый лист из злополучной тетради. Пламя, конечно, доберется и сюда, но Адвокат не хотел рисковать, наклонился и потянул бумажку, но та не поддавалась. То, что у мертвецов сводит руки и ноги мертвой хваткой, он отлично помнил и попытался разогнуть пальцы, Ильин застонал.